]», — писал один мужчина Майстеру в июне 1949 г.
[237] Типичное журналистское фото тех дней демонстрировало людей, прибывающих повидаться с чудо-доктором в инвалидных креслах, на костылях или с палками. Журналисты, описывающие то, что происходило на Вильгельмсплац, высказывались по этому поводу, и не всегда доброжелательно. Один из них подчеркивал, что в толпах «преобладают неходячие и ползающие калеки» наряду с «дрожащими, трясущимися и получившими боевые ранения»
[238]. Паралич конечностей являлся симптомом, связанным с испытаниями военного времени и последствиями военных неврозов еще с Первой мировой, но, согласно одному описанию, Вторая мировая сделала инвалидами почти втрое больше людей среди ветеранов
[239].
Врач по имени Йенс Бергфельд, опубликовавший в 1949 г. отчет под названием «Херфордский чудо-доктор», описал нескольких больных, лишившихся дара речи из-за полученных на войне ран[240]. Еще одна публикация поведала историю женщины, которая утратила способность говорить и слышать, «потеряв единственного сына, а также из-за обстоятельств вторжения русских» (туманное упоминание «обстоятельств», скорее всего, являлось эвфемизмом изнасилования)[241]. О некоторых просителях сообщалось, что они страдают военной слепотой (Kriegsblindheit), состоянием, также известным со времен Первой мировой[242]. Хотя в этом «параде» скорбей были и другие недуги, особенно выделялись болезни, расплывчато объясняемые ущербом, причиненным войной, а также поражения конечностей и органов чувств.
Историк медицины Анна Харрингтон описывает самые разные примеры «дурного поведения тела» — когда первопричины нездоровья могут корениться в социальном опыте, а не вызываться индивидуальными физиологическими, биологическими или психологическими факторами[243]. Томас Манн, проведший годы нацизма изгнанником в Соединенных Штатах, однажды заметил, что люди из числа беженцев, «похоже, особенно подвержены сердечным приступам в форме коронаротромбоза или грудной жабы». С учетом испытанных ими боли и ужаса, отмечал Манн, этому «едва ли следует удивляться»[244]. Однажды он упомянул «сердечную астму изгнанника»[245].
Харрингтон спрашивает, не объясняются ли некоторые проявления болезни или внезапной инвалидности «предательством, межличностным отчуждением и силовой политикой». Один из поразительных примеров, приводимых ею, должен быть знаком американским читателям определенного возраста, заставшим кризис в среде авиадиспетчеров начала 1980-х гг. В 1981 г. диспетчеры авиационной отрасли устроили забастовку, протестуя против условий труда и невыносимого стресса, сопутствующего их работе. Но, несмотря на то что исследователи охотно согласились с самим фактом стресса у людей этой профессии, они не могли найти ни одного физического проявления такого стресса, например повышенного уровня кортизола или кровяного давления. В конечном счете Роберт Роуз, видный психиатр в команде Федерального управления гражданской авиации США, изучавший эту проблему, сделал вывод, что причиной страданий авиадиспетчеров был не столько стресс, сколько отсутствие социальной поддержки. У них было чувство, что никому нет дела до того, какая тяжелая у них работа или насколько они с ней справляются. Испытываемый ими стресс, как убедился Роуз, не был просто биологическим или физиологическим и «не был лишь внутри индивида»
