«Тое же зимы бысть первая рать (курсив наш. — Н. Б.) на князя великаго Дмитреа Александровичя, прииде ис татар князь Андрей ратью на брата своего стареишаго князя Дмитреа, испросив собе княжение великое под братом своим, имея споспешьника собе и пособника Семена Тонильевичя, и с ним иныа коромолники. И прииде к Мурому с погаными татары, и посла по князя Феодора Ростиславичя (Ярославского. — Н. Б.), по князя Михаила Ивановичя (Стародубского. — Н. Б.), по князя Костянтина Борисовича (Ростовского. — Н. Б.) и по вся князи, и поиде с ними ратью на Переяславль. Татарове же разсыпашася по земли...» (22, 78).
Далее следует скорбное описание бедствий, причинённых татарами. В нём восходящие к византийской традиции литературные клише служат материалом для изображения подлинной жизненной драмы. Примерно так же работали и агиографы, составляя из универсального набора добродетелей и ситуаций мозаичный, но нередко исторически достоверный образ святого.
Приведённые Андреем татары вновь, как и во времена Батыя, прошли по русским землям, «все людье секуще, акы траву» (5, 289). Их отношение к мирному населению трудно даже назвать жестокостью. Это было что-то другое, запредельное, лежащее вне традиционной системы моральных оценок. Людей либо просто убивали, «как траву», либо превращали в живой настил для преодоления крепостных рвов.
Сопоставление различных взглядов на одно и то же явление или событие всегда плодотворно для историка. Вот как описывает завоевание татарами Венгрии в 1241—1242 годах живой свидетель этих событий — посланник папской курии магистр Рогерий:
«Наконец, после разорения всей той земли, татары, небольшим числом своих воинов собрав множество пленённых русинов, команов (половцев. — Н. Б.) и венгров, со всех сторон окружили большое поселение и выслали вперёд на битву захваченных венгров, а после того, как все они были перебиты — русинов, исмаилитов (мусульман. — Н. Б.) и команов. Татары же, стоя позади них, смеялись над гибелью их и падением, и те из них, кто отступал, попадали в водоворот мечей. Сражаясь днём и ночью, за одну неделю засыпав рвы, они захватили поселение. Воинов и знатных женщин, которых много пребывало вне города в поле, они отправили в одно место, а простолюдинов — в другое. И когда деньги, оружие, одежда и прочее добро были у них отобраны, и после того как некоторым дамам и девицам была сохранена жизнь, и они были уведены для утех, все прочие были жестоко перебиты секирами и мечами. Те же, кто остался в живых и по воле случая лежал среди мёртвых, хотели укрыться, испачкав себя чужой кровью. О скорбь, о жестокость и ярость точно взбесившихся людей! Ибо тот, кто в здравом уме мог бы вообразить себе погибель всех этих людей, назвал бы это место землёю крови» (4, 53).
