Герой всегда приходит неожиданно. До его внезапного и дерзкого выступления против старшего брата Ярослава Тверского в защиту новгородцев Василий Костромской слыл среди княжеской братии неудачником. Ему было уже за тридцать, но на его личном счету всё ещё не значилось ни громких подвигов, ни заслуживающих памяти деяний. В сообщении о его кончине (1276 год) летописец утверждает, что Василий был «незлобив и прощателен к согрешающим к нему» (17, 153). То есть он был добродушным и не помнил зла. Однако можно ли историку полагаться на этикетные похвалы некролога?
Но даже если Василий и вправду был «незлобив и прощателен», то это отнюдь не те качества, которые гарантируют правителю входной билет в историю. В обществе людей, привыкших даже мелкие имущественные споры решать судебным поединком («полем»), доброта и всепрощение могли вызвать лишь насмешку. Этой монетой современники и расплатились с Василием Костромским. Они дали добряку презрительное прозвище Квашня (147, 264).
Добродушный Василий Костромской, кажется, не был книгочеем и, во всяком случае, не завёл собственного летописания (94, 66). Видимо, его мало интересовали такие вещи, как историческая репутация и память потомков. В результате Кострома в нашей истории молчит, как немая на церковной паперти. А сам Василий за пренебрежительное отношение к летописям — тогдашним «средствам массовой информации» — получил от историков суровый приговор. «Кратковременное великое княжение Василия Ярославича (ум. 1276) — бледная страница в летописной традиции, ничем характерным не отмеченная, кроме новгородских дел» (102, 74).
Мотивы, которые мы сочиняем...
В 1266 году Василий Костромской женился, а в 1270 году, словно проснувшись после долгого сна, в полный голос заявил о себе, решительно вмешавшись в тяжбу Ярослава Ярославича с новгородцами. Причины этого пробуждения могли быть самыми разными. Заметим, что вопрос о мотивах поступков исторических лиц — самый неприятный для историка. Столкнувшись с этим вопросом, он обычно ведёт себя так, как воспитанный человек, увидевший посреди тротуара след утренней прогулки собачки: либо осторожно обходит его, делая вид, что не замечает, либо произносит какую-нибудь обличительную тираду...
Итак, мы не знаем мотивов, по которым Василий Костромской, подобно позднему Даниилу Московскому, вдруг развернул бурную деятельность и стал привлекать к себе внимание летописцев. Но должность историка заставляет нас всё же высказаться на сей счёт...
