Конечно, хан-царь решил наказать также и русских ослушников. Но они, эти русские, хорошо понимали — что к чему. Одно дело выступить на Куликовом поле против темника, а другое — воевать против верховного правителя Орды, считавшего Москву, да и почти всю Северо-Восточную Русь своим улусом.
Уход князя Дмитрия из Москвы означал открытое нежелание выступать против хана-царя. Что было тактически правильным.
Самые ранние источники, восходящие к киприановскому своду 1408—1409 годов (о нём речь пойдёт в одной из последующих глав книги), к Троицкой летописи, и частично помещённые в летописи Симеоновской и Рогожском летописце, это подтверждают. Мы читаем, что князь Дмитрий Донской, «слышав, что сам царь идёт на него с всею силою своею, не ста на бои противу его, не подня рукы противу царя».
Самое интересное, что Тохтамыш это знал и хорошо понимал. Хотя одновременно и Дмитрия побаивался. Это также отмечают летописи: хан «слышав, что князь великий на Костроме… чая на себе наезда, того ради не много дней стоявшее у Москвы, но, взем Москву, вскоре отиде».
Дмитрию Донскому в том самом 1382 году никак нельзя было «бороться с чингизидом, законным ханом, которому русские князья приносили вассальную присягу и которую они и по правовым, и по моральным нормам тех времён обязаны были соблюдать», — пишет историк В. А. Кучкин. Эта формулировка одного из современных исследователей очень точно передаёт мысль, которую мы также поддерживаем. В этом и состояла суть происходящего.
Другой вариант интерпретации событий и быстрого отъезда князя Дмитрия из Москвы связывается с неожиданно произошедшей размолвкой русских князей. Они тогда не пришли к единому мнению — что делать: воевать ли с царём, нет ли. Произошло, как своеобразно и поэтично сообщают источники, «неединачество по неимоверству». Это разномыслие вдруг случилось среди бояр старейших, воевод «з думцами», в тот самый момент, когда надо было «думу думати» всерьёз.
Было ли так на самом деле? Мы можем сегодня только предполагать.
И наконец, рассматривается вариант, по которому будто бы князь Дмитрий Донской испугался и даже струсил. А потому и город оставил, и войско бросил. И по этой причине на Москве поднялся большой бунт.
Данную версию можно почерпнуть в более поздней по времени «Повести о нашествии Тохтамыша», созданной сразу после кончины митрополита Киприана, но до кончины князя Юрия Дмитриевича — уже в начале XV столетия.
Сильно же надо было не любить князя Дмитрия, чтобы развить это предположение, да так эмоционально, как это было сделано в упомянутом нами произведении. Начинают припоминаться некоторые серьёзные разногласия между митрополитом Киприаном и князем Дмитрием, которые длились вплоть до кончины последнего. Не было ли появление позднейшего повествования неким желанием запустить в историческое предание не весьма лестный образ великого князя, не подчиняющегося никому и действующего только по собственной воле?
