— Никак нет, товарищ майор! А зачем вы воскресенье себе портите. Ведь всё спокойно, всё под контролем, — Лагутовский попытался увести разговор в сторону от опасной темы.
— А мне спокойнее самому всё проконтролировать. Докладывай, как объект?
— Ну что, Островецкий и Долгоногов весь день пили, песни горланили. Потом пошли спать. А полчаса назад кто-то звонил из милиции, ругался: все, мол, пашут, а вы пьянствуете. Долгоногов его по матушке послал и бросил трубку…
— Это я попросил проверить их. Так, дай журнал.
Лагутовский протянул Крамаренко журнал:
— Вот, всё отмечено, кто и когда выходил из дома, кто входил…
Крамаренко машинально перелистывал журнал. Вдруг он напрягся и вернулся на страницу назад.
— Это что такое?!
— Где?
— Вот записано, что в 11.45 из третьего подъезда вышла старуха?
— Ну да, высокая такая старуха, еле кости передвигала…
— А где запись, когда она вернулась?
— Так она не возвращалась, — Лагутовский заметил, что глаза майора стали наливаться свинцом. — А может, она здесь в гостях была или, наоборот, ушла в гости и осталась там ночевать…
— Мне плевать, что она там может или не может, — раздражённо перебил словесный понос Лагутовского майор. — Дай запись прослушки!
Буквально вырвав из рук капитана несколько кассет, Крамаренко быстро рассортировал их по времени, всунул первую кассету в магнитофон и схватил наушники. Время от времени он включал быструю перемотку, прослушивал и перематывал дальше. Прослушав несколько кассет, майор отбросил наушники и поднял на капитана потемневшие от ярости глаза. Тот невольно отшатнулся.
— Послушай, Лагутовский, ты идиот!? — тихий, вкрадчивый голос майора не предвещал ничего хорошего. — Я хочу знать, ты полный идиот или только наполовину!? — он влепил капитану смачную пощёчину.
— Товарищ ма…
— Молчать, придурок! Ты у меня не просто убудешь в Таджикистан, ты у меня отправишься туда как минимум без одной звёздочки! Сейчас прибудет смена, а ты катись под домашний арест — потом решу, что с тобой делать!
— Да что случилось-то?
— Что случилось!? Пока ты, скотина, тут пьянствовал, тебя провели, как последнего мудака! Островецкого там нет!
— Как нет?
— А так! Сам прослушай, бдительный ты наш! С тех пор, как ушла мнимая старуха, он не произнёс ни слова, только пел. Даже, когда он начал петь по второму кругу, ты, болван, ничего не заподозрил. Боже, с какими идиотами приходится работать! Вон отсюда, кошмар с ногами!
На территории Литвы Олег так не гнал машину, как по Белоруссии — таяло чувство опасности за спиной. Зато усиливались усталость и ответственность за жизнь дочери. Та уже проснулась, умяла зачерствевший бутерброд и во что-то играла на заднем сиденье, используя вместо куклы пустую бутылку из-под лимонада. «Настоящий милицейский ребёнок — терпеливый, неприхотливый», — умилённо подумал Олег. Ему вдруг стало стыдно от мысли, что он преступно мало уделял ей времени, недостаточно баловал… «Ничего-ничего, моё солнышко! Отныне всё будет по-другому. На первом месте ты и только ты!»
