— Иван Бунин, — поясняла я. — Нобелевский лауреат.
— И что? Он плохо писал про Италию?
— Данте ваш, говорил, в бабьем шлыке.
— Не понял.
— Не бери в голову, просто русские ассоциации по поводу дантовской шапочки.
— Шапочка смешная, да. Не буду отрицать. Но это было примерно всё, что ему не понравилось в Италии?
— М-м-м-м, еще, кажется, эстетствующие болваны.
— У нас таких полно, — сразу соглашался Сандро.
— На самом деле Бунин про наших эстетствующих болванов говорил. Дескать, живет такой у себя в провинции, в Белёве под Калугой, и во Флоренции был всего одну неделю за всю жизнь. А сам твердит: «Я люблю во Флоренции только треченто[4]…»
— Хороший писатель ваш Бунин. Наши болваны точно такие же. А что, ты говоришь, мне у него надо почитать?
Я диктовала названия, навскидку переводя их на английский.
— Да, — возвращался к теме Сандро, — но главное не это. Не могут же быть главными болваны? (Я счастливо смеялась.) Importante — это то, что у меня есть гостевая комната со ставнями. Я, конечно, light designer, художник по свету, но ради тебя я готов сделаться dark designer — художником по темноте. Подготовлю к твоему приезду комнату так, что ты сможешь там спать сколько хочешь.
Как может сильно уставший человек отказаться от такого приглашения?
Конечно, я поехала.
— Наш дом, — заявил Сандро, широко поводя рукой по маленькой квартирке под самой крышей средневекового здания.
Как всякая нормальная девушка, я должна была заинтересоваться притяжательным местоимением «наш» — спросить «чей это наш?», или что-нибудь в этом роде. Но я же дипломированный филолог…
— Почему же это — «дом»? — спросила я. — «Сasa» — это же дом. Ну то есть с крышей и всякими такими штуками.
— Типа?
— Я не знаю… типа отдельных стен, например.
— А, это у нас есть. Сейчас увидишь. И я смогу спокойно говорить «casa» и дальше.
— Хорошо, а слово «квартира» есть?
— Есть. Appartamento. Только мы его редко используем.
— Ага. Апартаменты. У нас тоже такое слово есть.
— И вы его используете?
— М-м-м-м. Наверное, тоже редко.
— Ну вот видишь. Добро пожаловать домой.
Место, в которое я попала, больше всего напоминало жилище Герды или Кая — под самой крышей, в большом городе, «где дома стоят так близко друг к другу, что их кровли почти соприкасаются». У кухни («новострой, — небрежно обронил Сандро, — в восемнадцатом веке добавили»), были свои отдельные стены, своя крыша и выход на другую крышу прямо под ногами; на ту же подножную крышу выходили окна двух комнат. Террасу подпирали справа и слева другие дома, и вокруг — тоже крыши, крыши. Я поняла, что мой мальчик, читающий Карлсона, будет в восторге, если ему это показать. Вообще, наверное, детство, проведенное в таком месте, — это счастье.
