Голос Келиссы был бархатным, как у Билли Холидей, ласковым, как у Норы Джонс. Она, тонкая и хрупкая, с огромной копной афрокудрей, умела материализовываться в метро в суровые рабочие часы будних дней и будто бы убаюкивать его. Она пела простые попсовые песни в джазовой обработке. Джастин Тимберлейк, Ариана Гранде, Бейонсе.
Вначале я каждый раз судорожно хваталась за телефон, чтобы записать сториз о ней, чтобы скорее выложить видео, чтобы отправить его маме, подруге, коллегам, чтобы оставить его себе на память. А потом я научилась не выдавать никаких сиюминутных реакций и стоять и слушать, подключаться именно к тому ритму, который и стремилась задать Нью-Йорку эта девушка.
Тонкие запястья, гитара, подключённая к комбику, микрофон и её тёплый, обволакивающий тембр, струящийся по грязноватой бруклинской подземке. Я позже нашла её в YouTube. Келисса оказалась известной соул-дивой, которая собирала по выходным полные клубы и записывалась в престижных студиях Челси. У неё была армия фанатов и четыре альбома собственных песен.
Однако два раза в неделю ей нравилось спускаться под землю к людям, становиться немного никем и делиться с городом своими интерпретациями радиохитов. Келисса была регулярна, как часы. Она, богиня одной маленькой станции метро, научила меня упорядочивать хаос Нью-Йорка.
Но по ночам её можно было встретить разве что где-нибудь в районе Бушвик в клубе. А я в них почти не бывала. Я бы в них, несомненно, бывала чаще, если бы мне хотелось просыпаться рядом с незнакомцами. Или если бы мне было снова восемнадцать. Но мне нравится теперь совсем другое.
Просыпаться рядом с любимым. Изо дня в день. Так много утр подряд, что я считаю их, как перламутровые таблетки, выписанные неведомым небесным психотерапевтом, и не могу перестать считать. И снова рассвет над Нью-Йорком, и снова это ваше смешное небо в окне озаряет бледно-лиловым, ближе к лету света всё больше, и далёкие птички самолётов расчерчивают его белыми нитками, и эта реальность, в которой у меня, оказывается, есть чувства, с каждой новой минутой прогоняет тьму снов.
Их первобытную злую хтонь, где бедное раненое подсознание ещё не справилось с недоступной ему идеей: я действительно осмелилась ощутить себя счастливой. Мне не нужны больше сны о том, как я заблудилась в лабиринте московских улиц и в панике ищу по карманам авиабилет обратно. В реальности я никуда не улетала. Смешно, но именно в Нью-Йорке я уже третий год вскакиваю без будильника в семь утра. И этот стык ночи и дня ощущается не слабее тех, на танцполе. Каждое утро — как приём таинственного волшебного антидепрессанта.
