Накануне первого выходного нам пришли уведомления по мейлу: район будет перегорожен в связи с открытием некого африканского базара, нужно придумывать маршруты обходов. Мы не обратили внимания на это предупреждение, но на следующее утро стало происходить что-то странное. Мы проснулись от боя сразу нескольких барабанов джембе, от гудящих басов из колонок, от громкого женского смеха, детских голосов и запаха мяса, жаренного на огне.
Под окнами нашего дома стелился по узким улочкам до самого горизонта кипящий жизнью рынок. Сотни палаток, в каждой — предметы африканской культуры.
Разноцветные традиционные одежды, скульптуры из махагони и меди, предметы культов. Майки с Малкольмом Иксом и Соланж Ноулз, платья от независимых афроамериканских дизайнеров, керамические маски языческих богинь. Худи и бейсболки с политическим лозунгом «Black Lives Matter»[12]. Диджейские станции с танцами прямо вокруг них. Босыми ногами — по асфальту.
Дети.
Мороженое, кукуруза и жареная курица. Орехи, карамель, нуга.
Мы с моей маленькой С. спустились вниз, чтобы купить молока, и невольно влились в заряженный какой-то странной энергией поток людей. Сразу в самое пекло. Я не успевала спрашивать, в одежды каких африканских стран были облачены все эти люди — Гана, Нигерия, Камерун, Эфиопия, Кения, ЮАР, Конго, Кот-д’Ивуар, Гвинея Северная или Южная?
Яркие мужские и женские платья из плотных хлопковых тканей, крупные чёрные орнаменты на них, непостижимая архитектура брейдов, косичек, серьги до плечей из лёгкого дерева, цветной кожи и текстиля, колье, больше похожие на марсианские воротники, торжественные макияжи с белыми кружочками на тёмной коже. Колпаки, короны, вуалетки, тюрбаны, чалмы, башлыки, геле, цилиндры, гигантские шапки для столетних дредов.
Десятки модных фриков. Мультяшные дедушки из Америки эпохи сухого закона с цветами в петлицах. Трубки, косяки, граммофоны и фотоаппараты с портативными вспышками.
Пришли на этот пир и фэшн-иконы, одетые во что-то предельно актуальное и футуристичное. Я не могла оторваться от картинок, которые проплывали перед моими глазами. Вышла за молоком, называется.
А когда я села отдохнуть на бордюр, пока дочке делали грим Клеопатры, я разговорилась с мейкап-художницей. Она сказала, что её зовут Мисс Ширли, — лет пятьдесят пять, чудачка в красных очках-сердечках, бывшая танцовщица, её семья давным-давно прибыла на этот берег Атлантики из Ганы, но она всю жизнь — в Северном Манхэттене.
