Удав и гадюка | страница 4



Лицо старика напоминало маску, и ни единой эмоции сожаления или печали на его лице Юлиан не заметил. Граф знал, что Вицеллий Гор’Ахаг безразличен к страданиях всех вокруг, но, как оказалось, его не трогали даже горести собственных жены и ребенка.

— Теперь ты знаешь — никто не в курсе, где мой сын, потому что он мертв. Как и мать. Поэтому, если начнут спрашивать про прошлое, расскажи, что ты — Юлиан

Гор’Ахаг, и твоя мать добралась до Ноэля, ко мне, а потом скончалась от

кровянки, когда тебе было три года. И ты вырос при доме Харинфа.

— Что за Харинф?

— Харинф Повелитель Бурь.

— Что? Сильнейший маг Юга?

— Да. Это старый друг Пацеля. Он умер, но не оставил наследников, поэтому его родовое имение перешло по завещанию Пацелю. Особняк около Лорнейских врат.

— Интересные, однако, вы вещи утаили от меня, Вицеллий, — подозрительно покосился на веномансера Юлиан. — Почему же вы после побега не направились к Харинфу сами?

— Это уже личное… — поморщился Алый Змей. — Тебе тоже пора поучиться не выкладывать каждому встречному душу на блюдечке, — Вицеллий, будто показывая, что желает закончить разговор, посмотрел прямо перед собой, на вырастающий город. — Пойдем, восемьсот сеттов сами себя не заберут. И дай мне письмо от Нактидия.

Юлиан передал послание, достав его из набедренной сумы.

— Получается, ваш сын был еще без имени, когда случился Гнилой суд?

— Да. В те годы было модно давать младенцам сначала временные имена в честь Праотцов, а уже через год — постоянные.

— Понятно. Но все-таки это все выглядит сомнительно.

— Никаких «но»! — поморщился Вицеллий. — Если с тобой что-нибудь случится, то твоя мать с меня снимет кожу. Я ответственен за тебя, поэтому не смей перечить.

— Вы забываетесь, вы — всего лишь мой учитель.

— Вот именно, я — твой Учитель. Вампир более мудрый, с ясным рассудком и большим опытом.

Затем старик взглянул мельком на Фийю, ненароком, словно ее и не было, и снова обратился к Юлиану.

— И своей рабыне скажи, пусть держит рот на замке.

— С Фийей я сам разберусь, Учитель! — покачал головой с раздражением в голосе граф.

Вицеллий лишь пожал плечами да замедлил лошадь, натянув поводья. Когда тонкий и норовистый жеребец Юлиана энергичной рысью обошел кобылу Вицеллия, веномансер устало оглядел поля со снующими рабами и крестьянами. Затем прошелся тусклым взором по спинам Юлиана и айорки и вздохнул. Он поправил воротник, зябко поежился от свежего ветра и растерял всякое высокомерие и спесивость в своем облике.