Разве дано собаке все понять в поступках людей?
Взять хотя бы молодого барина. Ну и досталось же егерю, когда он заметил, что тот плохо кормит свору! А не успел месяц вырасти в полную луку, как на первой же охоте этот барин, вместо того чтобы выстрелить по волку, которого он, Кудлай, уже ухватил было за ляжку, пальнул в него, Кудлая, да и поскакал на своем сером в яблоках дальше. И не подумал остановиться и хотя бы для приличия сказать: «Эх, мол, брат Кудлай, что ж это ты сам под пулю метишь?» А егерь тому и рад. Сорвал-таки свое зло на пораненном Кудлае. Барин о псе и не вспомнил.
Или вот Маринкин дед. Сколько ни рычал на него Кудлай, как ни старался укусить старика, все равно тот взял его на руки. За семь верст приволок на себе Кудлая да еще такого верного друга к нему, псу неблагодарному, приставил: свою внучку родную Маринку. Нет, трудно понять их, людей. Лучше нести свою службу исправно возле хозяйки. Сама знает, что делает.
Так вот они и шли. Маринка, опираясь на толстую суковатую палку с замысловатыми колечками и шашечками, вырезанными братом по свежей еще еловой коре в последний его приезд. Кудлай бежал с хворостинкой в зубах. Эту хворостинку хозяйка только что бросила далеко в сторону, так же как бросала она Кудлаю сахарную косточку, которую он обычно долго валял по земле, прежде чем в укромном уголке разгрызет ее своими крепкими зубами.
День клонился к вечеру. Лучи еще теплого солнышка ласкали уже стылую землю. Холодный ветерок, и раньше не раз пробегая по лесным полянам и просекам, теперь подул резко, не унимаясь.
Шумели вершины деревьев; а сучки под ногами начали хрустеть вдруг так гулко, будто нарочно предупреждали в час предвечерья лесных обитателей: «Идет человек, человек идет в наш темный лес!»
Громко крикнула ворона, прострекотали сороки, где-то далеко в лесу тявкнула лисица.
Ночь упала на землю неожиданно. Стало вдруг темно и очень холодно. Из черной лесной глухомани повеяло сыростью и смрадной осенней прелью.
Кудлай попытался вернуть хозяйке ненужную ему хворостинку, но та не поняла его. Ничего не оставалось, как отбежать в сторонку, разрыть землю возле огромного пня, положить туда и слегка прикопать хозяйкин прутик, а затем, подняв заднюю лапу, сделать на этом месте свою заметку, чтобы не потерять прута на обратном пути. Теперь он догнал свою подружку и побежал, чуть поотстав, невдалеке от нее, потому что не знал, почему вдруг она все больше и больше отклоняется от прямого пути, забирая влево к непролазному зыбуну, куда ни охотники, ни их собаки не отваживались углубляться, если даже шли по следу верной добычи.
