Клеменс благосклонно позволил толпе излить гнев, а после продолжил с не меньшим триумфом:
— Настало время реформ! Настало время вспомнить о великом наследии истории, что гордо реет над нашей священной землёй. Мы — исконные правители запада и властители востока. Пришло время стремительных перемен!
— Веди нас! — доносилось из зала. — Возглавь, великий пан! Сделай нас сильными!
— Опираясь на полномочия маршала Сейма и великого гетмана Дефензивы, вашу благосклонность и мою покорность режиму… я ввожу чрезвычайный титул великого князя! С прискорбием и ответственностью беру на себя это бремя. Но клянусь, что отомщу за годы унижений и приведу вас к величию! Да восславится Четвёртая Республика! Да воссияет Бравая Вольность! И будет так отныне и вовеки!
Зал не выдержал. Будто по команде люди вскочили с мест и зарукоплескали, на мгновение забыв о кровных врагах, склонённых наземь под злосчастной трибуной. Гамбит не выдержал и развернулся, желая встретиться взглядом с триумфатором. Но новоявленный великий князь смотрел куда-то вдаль, не удостоив преступника вниманием. Зато другой человек ответил на любопытство эмиссара.
Поодаль от Клеменса Станишевского, расположившись с разных сторон, стояли мужчины в чёрных кителях. Первый, толстый и высокий, водил по кругу кабаньей головой и улыбался. Второй, статный, будто королевская кобра, сдержанно глядел на Гамбита. Из всего зала этого человека интересовал только он. Зрительный контакт оборвал очередной удар прикладом.
— Антоний Яжловецки, — продолжал Клеменс, — возглавит Дефензиву и вычистит эмиссарскую заразу в каждом нашем городе. А новый герой Республики — пан Янус Корсак — получит столичную экспозитуру. А теперь совершим то, ради чего вы собрались.
Сквозь людские крики отчётливо прорезались щелчки автоматных затворов. Гамбит почувствовал холод смертоносной стали на затылке. Страх, давно овладевший им, утомился долгим ожиданием: голова была чиста от мыслей. Но тело отказывалось принять гибель достойно: подрагивали плечи, болью свело напряжённые мышцы шеи. Эмиссар закрыл глазами и опустил голову. Толпа тем временем напирала:
— Ка́рачь! Ка́рачь! Ка́рачь[3]!
И, утоляя её жажду крови, прогремел залп. Тела казнённых синхронно подались вперёд, пачкая красно-чёрными кляксами пол под трибуной. Запах свежего мяса смешался с пороховой гарью. Неугомонный зал кровопийц внезапно замолк. Но, что страннее, — Гамбит смог это заметить.
Он всё ещё дышал, стоя на коленях и вжимая шею в уставшую спину. Не выдержав, мужчина повалился на руки и тяжело вдохнул, захлёбываясь душным смрадным воздухом. Он ничего не понимал, как не понимали и люди перед ним. В последней, меркнущей надежде он повернулся к помосту… И его надежда обуглилась в пепел.
