23
Мужики сидели за столом, по трое с каждой его стороны. Их было шестеро. Бородатые, стриженные под горшок, они пили чай из самовара, стоявшего в жару посреди стола на подогнувшихся от тяжести ножках, щелкали зубами, откусывая от желтоватой сахарной головы, до половины обмотанной куском газеты, сербали из блюдец прозрачную жидкость, чмокали, не разговаривали, думали. Сидели они за столом в тулупах, кто в смазных сапогах, кто в валенках, подбитых лосиной; в жизни своей я не видел более русских мужиков, даже по телевизору!
- Баба! - закричал один из мужиков, оправляя тулуп и поворачивая свое раскрасневшееся, потное от чая лицо к дверям в сени. - Блины давай неси!
- Баба с возу - кобыле легче, - сказал другой, в красной рубахе, ворот которой торчал из-под тулупа.
Мужики посмеялись.
- У всякой бабки свои ухватки, - трезво заметил первый мужик.
- Баба что горшок - что ни влей, все кипит.
Это сказал Иван, мужик, как мне показалось, из них самый серьезный и справедливый. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Дарья, женщина лет тридцати пяти - сорока, пышная и румяная, с красной шеей, крупными плечами и сильными, мозолистыми руками. Ее типично русская тугая коса была обмотана вокруг головы. Захлопнув за спиною дверь ногой, она двинулась к столу в своем красном сарафане до пола, причем казалось, что девка не идет, а плывет по комнате.
- Ишь ты, как лебедка выступает, - заметил Селифан вполголоса.
Сняв с плеч коромысло, девка ставила на стол тарелки с горками раскаленных, истекавших маслом блинов, трехлитровые банки с красной икрой, запотевшие - только из погреба - штофы с колебавшейся за стеклом мутноватой жидкостью. Мужики смотрели на ее споро двигавшиеся руки.
Иван налил себе первым. Строго осмотрев мужиков, Иван кивнул и стал пить. Подождав, пока старшой допьет до половины, двинулись и остальные. Когда самогон был выпит, мужики одинаково размахнулись и, согласно русскому обычаю, бросили стаканы - кто в стену, кто об пол. "Наздрове!" - закричали русские мужики с ударением на предпоследний слог.
- Славно зазвенело, - сказала баба, отирая рукой вспотевшее лицо: изба была знатно натоплена.
- Уходи, баба, - сказал из угла Петр; судя по всему, это была его жена. - Не доводи до греха.
Поправив на плече сарафан, баба вышла из комнаты.
Мужики ели молча: деревянными огромными ложками выбирали они из банок икру, накладывали на золотые круги блинов; обжигаясь, пальцами сворачивали блины в толстые трубки и ели, обливаясь маслом, бившим из блинов: кусали (икра сыпалась на застегнутые до последней пуговицы тулупы, падала за голенища сапог, прыгала по полу, проваливаясь между досок), долго жевали, мерно шевеля черными бородами, усыпанными крошками и горошинами икры, звучно глотали и запивали самогоном, бросали стаканы в стены и об пол, снова кусали, набирали ложками икру, сыпали икру на тарелки прямо из банок, обсасывали сладкие масляные пальцы, туго сворачивали блины (икра выдавливалась наружу, как крем для обуви выдавливается из своего тюбика), запивали самогоном, пальцами выбирали из-за голенищ давленную икру, стирая ее с пальцев о горлышки банок, снова сворачивали блины, снова кусали, глотали, запивали и снова кусали.
