— Но… — Михаил досадливо махнул рукой. — Абыр с вами, сделаю. Когда доставят краски и холст…
— Я верю в тебя. — Лаони устроилась за столом и подперла голову руками. Задумчиво покосилась на посох, пристроенный в углу. — Ненавижу ждать…
— Что за фонетика? — демонстративно удивился Четрн. Лаони не удостоила его и намеком на взгляд. — Отдыхай, пока кровь не льется.
Совет дельный. Поблажки Средоточия надлежало принимать с благодарностью и без сожалений. Бесконечной чередой потянулось время… Тихие всплески разговоров, безвкусный обед, короткий ливень, омывший холмы и подаривший обонянию жизнеутверждающий запах напитанной влагой земли, солнце и посвист ветра… атрибуты знамени, благоговейно доставленные воинами ближе к вечеру.
Не выдержав, Михаил покинул загустевшую от тревоги атмосферу дома и выбрался под темно-багровое усыпанное звездами небо.
— А флаг? — настиг его крик Четрна.
— Успею, — отмахнулся он. Звуки флейт, витавшие меж всполохов костров, мистическая игра теней на ветвях и силуэты, двигавшиеся в причудливом танце, манили обещанием короткой передышки в гонке со смертью. Племя Ханаси всецело отдалось ритуалам, упомянутым Серком — их мир, их правила, их жизнь, в которую пришли чужаки…
Тоскливо вздохнув, Михаил осторожно двинулся вглубь лагеря. Его тут же узнали. Воины на мгновение прервали танец, поклонились и вновь с головой окунулись в священное действо. Что для них танец? Дань жизни, молитва богам, плачь по убитым? Дано ли понять димпу в стремительности Дороги фрагменты чуждой реальности? Чувство одиночества, оторванности от всея и всех толкнулось в душу ледяным комком.
— Хранитель, — раздался голос из сумрака. В алых отблесках костра Михаил разглядел группу спокойно сидевших ханасийцев. Увидел среди них Арду и улыбнулся.
— Хранители — там, в гостевой. Я просто сопровождаю их. Поберегите поклоны для истых ревнителей пламени…
— Седай, — махнул рукой один из воинов.
Настройщик вознес хвалу небесам — как равный среди равных. С необъяснимой радостью он выслушал пятнадцать неторопливых представлений — череду имен, приблизивших его к миру.
— Пей. — Сосед Михаила, пожилой ханасиец коричневых тонов, извлек на свет кособокий кувшин. — Во славу Пламени.
— Во славу! — ответил нестройный хор голосов.
— Идет легко, — хмыкнул то ли Скут, то ли Пест… Нет, все же Пест. — Жена у меня всегда готовила вино к празднованию Первого Грома. На нашей улице никто так больше не умел… Да чего там говорить, половина Кэлпока бегала к нам за глоточком…
