– Врач – в анатомии знаток. Я здесь, чтоб ты проверить смог на мне свои познанья хлипки и вспомнить страшные ошибки!
Пляши, смерть, кружись, веди. Почему я раньше не понимал, что этот стишок про меня? Пять с половиной веков блуждания во тьме закончились…
Боль вдруг куда-то ушла. Лука подумал, что сейчас встанет и пойдёт в парк, где журчат струи чистой воды в фонтанах. Он утолит жажду, сядет на удобную лавочку, подставив солнечным лучам замёрзшие щёки, а потом…
Потом Лука Рюттингер умер.
Убийца огляделся, тщательно вытер нож о куртку лежащего и спрятал в карман. Затянул потуже шарф и направился к ратуше. В переулке Мертвецов повисла тишина, только мелкий снег заботливо присыпал струйку крови, вытекавшую из-под скрюченного тела.
Глава восьмая,
>повествующая о пророчестве и горящих рукописях
Епископ базельский Йоханн фон Веннинген сидел, погружённый в глубокую задумчивость. Уже дважды носатый слуга прокрадывался к дверям и прислушивался: не раздастся ли властный старческий голос? Но из кабинета не доносилось ни звука. Слуга озабоченно причмокивал и удалялся в кухню, где сидели весёлая толстая стряпуха и конюх. Они попивали пиво и грызли оставшиеся от зельца свиные кости. Лакей сам бы с удовольствием опрокинул кружку-другую да схрупал аппетитные хрящики, но страх появиться перед очами его преосвященства с заляпанными жиром руками, да ещё и воняя пивом, пересиливал урчание в животе. Конюх неодобрительно качал головой и попрекал, мол, дрожишь ты перед хозяином, аки тать перед палачом. Выпей, ничего епископ тебе не сделает. Слуга вздыхал и возражал. Легко тебе говорить, за конями поухаживал, да и на кухню. Ты перед лошадьми можешь показаться пьяным, а я перед его преосвященством – ни-ни! Стряпуха сочувствовала лакею и пыталась заключить его в объятия, чтобы утешить и подбодрить, но слуга уворачивался. Не время, твердил он, чует моё сердце, удумал его преосвященство нечто особенное. Я должен быть начеку! И стряпуха с конюхом понимающе кивали, погружая носы в пенящиеся кружки.
Предчувствие не обмануло многоопытного прислужника. Епископ действительно размышлял над очень важным делом. На столе перед фон Веннингеном лежали два документа: пергаментный свиток, испещрённый древнегреческими письменами, и лист плотной бумаги с гербовыми печатями. На нём – семь подписей. Устало моргая, фон Веннинген вглядывался в знакомые имена.
Петер фон Андлау.
Вернер Вёльффлин.
Ганс фон Флахсланден.
Маттиас Эберлер.
