На всю жизнь сохранил Владимир Короткевич пристрастие к путешествиям. Где только не довелось ему побывать — от милых сердцу белорусских мест до Владивостока, Урала и Сибири, до Бухары и Самарканда, от белорусских рек до Крымских гор, неоднократно поднимался на Карадаг, изъездил и исходил Польшу и тогдашнюю Чехословакию. Случалось, попадал в различные переплёты. Один такой эпизод произошёл в начале марта 1953 года, когда Владимир Короткевич учился в Киевском университете и подбил друзей вопреки строгому запрету поехать в Москву на похороны Сталина: «В 39-м вернулся из тюрьмы один из моих дядек, старый коммунист, перед арестом — заведующий камчатским облоно... Несмотря на мой возраст, он ничего от меня не скрывал... Потому и на похороны Сталина поехал и подбил на поездку ребят из комнаты, не из-за скорби, а чтобы видеть собственными глазами. И увидел. И, вместе с хлопцами, помогал санитарам вытаскивать из давки людей. И попал в переделку в Ветошном переулке в день похорон. А это уже не оставляло никаких сомнений и вызывало одно желание: «Скорей бы покончили со всем этим».
В августе — сентябре 1965 года писатель проходил во Владивостоке военные сборы в ежедневной газете Тихоокеанского флота «Боевая вахта». Он не только вдоволь попутешествовал по Приморью и Уссурийской тайге, посетил многие города и посёлки, но и плодотворно потрудился творчески, собирая материал для будущих произведений. Доработал после редакторского прочтения роман «Колосья под серпом твоим», завершил сценарий фильма «Христос приземлился в Городне». Здесь же родился замысел одной из самых романтических его повестей «Чозения».
Относительно своей творческой лаборатории в интервью известному исследователю истории белорусской литературы Адаму Мальдису (он написал удивительно тонкую, пронзительную по тональности книгу «Жизнь и вознесение Владимира Короткевича», из которой я почерпал для себя немало интересных фактов творческой биографии Владимира Семёновича) писатель отметил: «Сначала появляются записные книжки. В них — размышления, наблюдения, выписки. Затем рождается краткий план. Между его строк вписываются всё новые и новые куски. Такой план переписывается раз пять. А потом, когда всё отстоялось и отшлифовалось в голове, — переписываю начисто. Легко и без особых правок. Я согласен со словами Бунина, приведёнными в воспоминаниях Катаева, что нельзя из ничего сделать что-то путем бесконечных перечёркиваний. Конечно, если уже что-то есть, тогда и правки позволяют улучшить произведение...».
