— Коммерсы постоянно ищут здесь дельфинов, — сказал он как-то. — По расчётам, дельфинье мясо с полудня должно быть… Вы, Леточка, знаете японские легенды про мясо русалки?
Лета не знала.
— Оно дарит съевшему настолько долгую жизнь, что такая жизнь мало отличается от бессмертия, — поучительно сказал дедушка.
Лета зябко повела плечами. Она собралась ответить, но Павел Григорьевич заговорил снова:
— Кто-то считает, что сами эти легенды появились из-за того, что Полдень восходил в Японском море веке эдак в десятом. Не знаю, не знаю. Я склонен верить гипотезе, которая связывает появление Морей с переходом… как это сказать… Моря начали восходить после того, как население Земли перевалило за миллиард человек. Чем больше становится людей, тем чаще восходят Моря.
Лета вздохнула.
— Есть русалку, — вслух подумала она, — это каннибализм.
— О, — сказал Павел Григорьевич и надолго умолк. Потом посмотрел на Лету долгим взглядом и совсем другим голосом закончил:
— Поэтому я рад, что никто до сих пор не нашёл здесь дельфинов.
Вадим опять был при галстуке с той булавкой, с лиловым стразом. Когда-то Лета сказала, что булавка ей очень нравится, и Вадим заявил, что теперь это будет его талисман.
— Ты стала такой красивой, — сказал он. — Как же это описать… Ты сияешь внутри. Не снаружи. Внутри. Но это видно.
Лета улыбнулась.
Она понимала, что именно заметил и теперь пытается описать Вадим, но рассказывать ему об этом казалось нескромным.
— Глупо звучит, да? — Вадим понял её неправильно. Вздохнув, он опёрся о поручень. — Ни говорить не умею, ни рисовать не умею… Веришь, впервые пожалел, что не художник. Это ведь нельзя сфотографировать. Я даже пытаться не буду. Я знаю, что не выйдет.
Вадим на полудне держался спокойно, как будто ничего особенного не происходило. Но он тоже ел сырую рыбу и тоже купался, хотя и редко.
— А ты стал гораздо моложе, — раздумчиво ответила Лета. — Теперь ты старше меня всего на десять лет, а не на двадцать.
Вадим рассмеялся, и Лета удивилась: она не ожидала, что эти простые слова настолько его смутят.
— Жаль, — сказал он, — что на полудне седина не исчезает, — и ожесточённо поскрёб ногтями виски.
Потом он принялся пересказывать ей историю, о которой, верно, даже не слышал из десятых уст, а только прочитал её где-то — о том, как один китайский художник делал двойные портреты одних и тех же людей, один портрет писал как обычно, а второй — на полудне. А другой китайский художник сказал про его полудённые картины, что это образы умерших людей в раю. А первый художник обиделся на него и устроил какую-то каверзу… На этом Вадим запутался и признался, что не помнит продолжения.
