. В 1819 году, когда Рудзевич был смещен и назначен командиром 7-го пехотного корпуса, он всё равно пытался искать у Пестеля дружбы и покровительства.
Рудзевич, как говорилось выше, был сильно замешан в «дело Жуковского». Его карьера в 1819–1825 годах постоянно висела на волоске, и обстоятельства вынудили его обратиться за помощью к адъютанту командующего.
Будучи одним из следователей по «делу Жуковского», Пестель выполнял эти обязанности «хотя с излишнею злостию, но всегда с умом»; по просьбе Витгенштейна он составил специальный доклад для передачи императору>>{108}. Естественно, ему была вполне ясна вся неоднозначность положения смещенного начальника штаба. В своих письмах Рудзевичу (к сожалению, до нас не дошедших) он подробно расспрашивал адресата о его роли в коррупции и, очевидно, требовал чистосердечного рассказа о том, что происходило в штабе до приезда Витгенштейна>>{109}. Скорее всего, в ответ на откровенность генералу было обещано заступничество перед командующим.
Рудзевич отвечал пространными письмами, из которых видна его кровная заинтересованность в дружбе с адъютантом Витгенштейна. Пестель был единственным человеком, способным уверить нового командующего в «безграничной преданности» Рудзевича, «по доброй его душе, отличным качествам и достоинству». Адъютант мог также объяснить своему патрону, что все обвинения против бывшего начальника штаба вызваны лишь «интригами и злобой», а виноват во всём «жук говенной» — бывший генерал-интендант Жуковский>>{110}.
Рудзевич писал: «Мерзавцам, алчным во всех отношениях к корыстолюбию (имелись в виду коррупционеры при штабе Беннигсена. — О. К.), могли честный человек им нравиться — конечно нет! Я был бич для них лично одною персоною моею; но не властью начальника] Плавного] штаба. — Они меня боялись, это правда — но и делали, что хотели, и я остановить действия их зловредные не мог… Вот в каком положении я находился, любезный Павел Иванович, — всё знал, всё видел, что делается, но не имел власти или, лучше сказать, не хотел компрометировать ту власть, которой с полною доверенностию вверяется благосостояние даже и целого государства. — Винили меня, и, может быть, и теперь еще находят меня виноватым царедворцы царя… почему я не доносил о злоупотреблениях, какие происходили у нас. — Скажите, можно ли было требовать от меня быть Гильковичем и можно ли, чтобы я был в том чине доносчиком наравне с жидом. — Вот за что я терпел, а может быть, и теперь еще обращаю на себя гнев монарший, несмотря на то, что дали мне корпус»
