Даша. Главного. Что ты называешь главным? Хрустаков (Алпатову). Опять обиделась.
Алпатов. Да, что-то такое есть…
Хрустаков. Даша, ты куда?
Даша(за это время порывисто надев перчатки, шляпу). Я приду поздно. Ужинать меня не жди. (Уходит.)
Хрустаков(чешет затылок). Эх ты, черт… да.
А в общем, папаша, мой девиз — не унывай, брат мастеровой.
Там же, вечер. В фонаре горит лампа. У стола сидит Табардин. Вокруг разбросаны книги.
Табардин. Какая бессмыслица. Нелепость. Черт.
Входит горничная с подносом, на котором сервирован чай.
Послушайте, Маша, что сказал Семен Павлович? Он где ночует, в Москве?
Маша. Нет, барин обещались с последним поездом приехать. Скоро, должно быть.
Табардин. Который час?
Маша. Да уж второй час, барин.
Табардин. Любовь Павловна спит?
Маша. Все спят.
Табардин. Да, вот еще что… Дарья Дмитриевна еще не вернулась?
Маша. Никак их голос сейчас слыхать.
Табардин. Хорошо, хорошо, уходите.
Маша уходит; он прибирает книги, швыряет несколько томов.
Черт знает какой завал. (Идет к балконной двери, за которой слышны голоса.) Даша, это ты?
Голос Даши. К тебе можно?
Табардин. Да, да, я тебя поджидаю.
Даша (в дверях оборачивается назад). Зайдемте.
Голос Заносского. Не хочу.
Даша. Я вас прошу. Вы слышите, я хочу.
Табардин. Константин Михайлович, заходите.
Вы откуда?
Заносский. Гуляли.
Даша в изнеможении, с закрытыми глазами садится на диван, Заносский на стул. Табардин хлопочет около чайника.
Табардин. Я начинаю думать, что здесь малярийное место. Всего с приезда прошло пять дней, а я чувствую себя больным, опустошенным. Голова туманная, вместо мыслей какие-то обрывки выскакивают, точно кузнечики. Сажусь писать, и все кажется мне глубоко бездарным, давно известным. Не могу найти нужной книги, кусаются комары, раздражает каждый пустяк.
Заносский. Что-нибудь философское пишете?
Табардин. Так, одно исследование. План книги огромный. Но, собственно, для защиты диссертации я готовлю третью главу «Разложение трагедии в драму девятнадцатого века». А это интересно, пожалуй, и для вас как актера.
Заносский(сухо). Я никогда не читаю книг..
Табардин. Причину разложения, потерю трагического пафоса я вижу в измельчании любовной энергии. Любовь нашего времени есть частное дело между двумя любовниками. Современная драма только приподнимает занавеску над альковом и показывает любопытным тот или иной любовный анекдот, из которого ровно ничего, кроме анекдота, и не вытекает. Любовь в античной трагедии представляется как мировое событие. В нем принимали участие боги, оно устрашало народы. Да-с. Обманутая Медея устремляется за мщением в небеса и оттуда, с окровавленной колесницы, бросает любовнику останки своих детей. А в современной драме ведут истерические разговоры, боятся выстрелить из пистолета, замахиваются и не ударяют. Здесь трусит автор, не решаясь подсыпать яду, трусит актер слишком резкого жеста, трусит зритель, как бы его не одурачили. И все оттого, что любовь за двадцать веков разложилась, стала буржуазной и прибегает к помощи гражданских законов, чтобы как-нибудь не оказаться пережитком, выдумкой старых поэтов. Важнейшая ее часть, сущность любви, метафизика, предана насмешке, поруганию, забвению. Правду я говорю, Даша?
