– Подними его, чтобы я мог видеть затылок, – скомандовал шеф.
Это не потребовало неимоверных усилий, принимая во внимание размеры тела и тот факт, что труп уже достаточно окоченел. Закончив осмотр, Вулф выпрямился, и я опустил тело Луэнта на коврик в прежнее положение.
– Насколько тебе известно, – сказал Вулф, – оставлять труп без присмотра, в особенности когда налицо признаки насильственной смерти, не рекомендуется. Я побуду здесь. А ты сходи и сообщи остальным о нашей находке, после чего проинструктируй их не покидать комнату мистера Хака и вызови полицию.
– Есть, сэр. Мне позвонить из комнаты Хака или спуститься в кабинет?
– Не имеет значения. Как хочешь.
– Если полицейские начнут вдаваться в подробности относительно моих действий, должна ли память изменить мне где-то еще, помимо эпизода с обнаружением трупа?
– Нет. Все остальное как было.
– Включая и то, каким образом я сюда попал?
– Да. Ступай же, черт возьми!
И я пошел.
Когда мы покидали собрание в комнате Хака, чтобы пойти «переговорить» со своим клиентом, было без двадцати десять вечера. В четверть первого, больше двух с половиной часов спустя, мы снова сидели в этой же комнате, на сей раз в несколько расширенном составе.
Все это время в доме, который построил отец Германа Луэнта и где самого Германа в конце концов безжалостно отправили на тот свет, двенадцать квалифицированных служителей закона, включая заместителя полицейского комиссара и двух помощников окружного прокурора, разыгрывали профессиональный спектакль. Я стал свидетелем лишь малой его части, так как почти все эти сто пятьдесят пять минут провел наверху в швейной, отвечая на вопросы и поясняя предшествующие ответы, однако не сомневался, что представление разворачивалось профессионально, ибо не раз видел подобное прежде. На мой вкус, оно было даже слишком профессиональным: в процессе допроса я не отказался бы разок-другой перекинуться парой слов с Вулфом, но мне этого не позволили. Нас предусмотрительно развели по разным комнатам, поэтому с девяти сорока пяти до четверти первого, когда сержант Пэрли Стеббинс зашел в швейную, чтобы сопроводить меня в комнату Хака, я не имел от Вулфа никаких вестей.
Состав действующих лиц был тем же, но все выглядели заметно осунувшимися. Сам Хак, по-прежнему в галстуке-бабочке и коричневом пиджаке, казался таким измочаленным, что я даже удивился, почему полицейские не проявили большей обходительности с человеком, обладающим такими огромными деньгами, воспользовавшись в качестве благовидного предлога его болезнью. Также было похоже, что Пол Таер выказал избыток темперамента, и его пришлось успокаивать. Галстук у Таера съехал на сторону, волосы были взъерошены, а по бокам стояли полицейские.
