– Да, – скромно признался Вулф. – Вы позволите войти, мистер Красицки? Мне бы хотелось кое о чем с вами поговорить. Я написал вам письмо, но не получил ответа. Вчера я попытался дозвониться, но…
– Все в порядке, – перебил блондин Вулфа, – я уже принял решение!
– Да ну? И какое же именно?
– Я согласен! Я как раз написал вам письмо.
– И когда вы сможете приехать?
– Когда скажете. Хоть завтра. У меня очень толковый помощник, который займет здесь мое место.
Вместо того чтобы запрыгать от радости, Вулф поджал губы и втянул носом воздух. Мгновение спустя он произнес:
– Черт побери! Да позволите вы мне наконец войти? Я хочу сесть.
Реакция Вулфа была вполне естественной. Да, совершенно верно, он только что услышал прекрасную новость, но одновременно с этим понял, что если бы остался дома, то с тем же успехом узнал бы обо всем завтра утром, получив почту. Понятно, что после такого удара ему захотелось сесть. Вулф просто ненавидит выходить из дому и потому крайне редко показывает нос на улицу. Он предпочел бы оказаться в одной комнате с тремя-четырьмя врагами, нежели целый час трястись в автомобиле по ухабам.
Увы, в данном случае у него не осталось иного выхода. Обстоятельства, как говорится, приперли его к стенке. Дело в том, что в старом особняке из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице живут четыре человека. Во-первых, сам Вулф. Во-вторых – я, Арчи Гудвин. Мне приходится помогать Вулфу не только в детективных расследованиях, но и буквально во всем, вплоть до того, что иной раз я исполняю обязанности привратника. В-третьих, Фриц Бреннер, наш повар и домоправитель. И наконец, Теодор Хорстман – хранитель и защитник десяти тысяч орхидей, что произрастают в расположенной на крыше оранжерее. Именно у этого четвертого обитателя дома и случилась неприятность, в результате чего теперь нас осталось только трое. Из Иллинойса пришло известие, что мать Теодора тяжело больна, так что он должен немедленно приехать. Теодор укатил на первом же поезде. И если раньше, до отъезда Хорстмана, Вулф проводил в оранжерее по четыре часа в день, наслаждаясь отдыхом, но при этом делая вид, что работает там не покладая рук, то теперь ему и впрямь приходилось пахать там до седьмого пота. Мы с Фрицем помогали чем могли, но какие из нас садоводы? Поняв, что толку от нас мало, Вулф немедленно принялся подыскивать Теодору замену, рассылая повсюду объявления об открывшейся вакансии. Особенно бурную деятельность он развил после того, как получил от Теодора весточку. Тот извещал, что не знает, когда вернется: может быть, через шесть дней, а может – через шесть месяцев. Объявления Вулфа не остались без ответа, но все соискатели вызывали у него серьезные сомнения. Он никак не мог решиться доверить им редчайшие экземпляры орхидей, среди которых было немало гибридов. При этом Вулфу уже доводилось слышать об Энди Красицки, которому удалось скрестить Odontoglossum cirrhosum с O. nobile veitchianum. Когда же Вулф узнал от Льюиса Хьюитта, что Красицки проработал у того три года и прекрасно себя зарекомендовал, то принял решение. Задавшись целью во что бы то ни стало заполучить замечательного садовника, Вулф сперва написал ему, но не получил ответа. Попытался дозвониться – опять неудача. Затем он предпринял еще одну попытку связаться с Красицки по телефону, но результат оказался аналогичным. Оставался, как вы понимаете, один-единственный выход. Вот почему тем промозглым декабрьским утром Вулф, дойдя до отчаяния, раздраженным тоном приказал мне идти в гараж и готовить машину. Когда я подкатил к крыльцу дома, он, преисполненный мрачной решимости, уже стоял на тротуаре в шляпе, пальто и с тростью. Умри, но своего добейся! Генри Стэнли, отправившийся в африканские джунгли на поиски Ливингстона, и в подметки не годился Вулфу, принявшему решение поехать в Уэстчестер за Красицки.
