Джонни расплакался, спрятался за спины сестер.
– Конечно же, это твой папа! – возмутилась Луиза, глядя на Бенни, и в глазах ее не было сомнения.
Она бросилась к Бенни, и обняла его, и закричала, словно обращаясь к небесам:
– Он наш отец! Он! Он! Он!
После самоубийства Со Лея Бенни утратил интерес к революции и политике. Не Вин и его приспешники довольно быстро забыли о нем, и Бенни был рад оказать им такую же любезность. Сокамерники, конечно, часто обсуждали продолжающуюся войну, и он был в курсе положения дел у каренов, знал, что карены потеряли большую часть Дельты, включая Инсейн, что У Ну примерно определил границы заранее забытого всеми захолустья – «Каренского государства». Но эти слухи только укрепляли растущее в Бенни чувство, что погружаться снова в политику – губительная ошибка. Он не сомневался, что разговоры о появлении у каренов собственного государства – лишь разговоры, да к тому же только двадцать процентов каренов живут в тех отдаленных краях, где нет ни одного города. И мало-помалу Бенни исцелился, тюрьма стала для него бастионом, защищающим от остального мира. Исцелился от потрясения, вызванного смертью Со Лея, от диктата политической повестки – в немалой степени благодаря запискам, которыми продолжал обмениваться с Ритой, общение с ней научило его концентрироваться не на внешнем мире, а на том, что происходит внутри него самого. Нет, он не просто познавал самого себя, он не копался исключительно в собственных проблемах. Скорее, Бенни готовил место, откуда мог взглянуть на человеческие невзгоды в целом. Он словно погрузился в безвременье, что позволило ему сначала постичь ничтожность собственного «я», а затем впустить в себя все человечество. Он словно сначала смотрел с холма на крошечную деревеньку, тонущую в ночи, а затем поднял голову и увидел мириады звезд. Он постоянно думал о семье, мечтал о родных, тревожился за них с такой силой, что иногда опасался сойти с ума. И по мере того, как он развивал в себе новое, внутреннее зрение, Бенни начал видеть Кхин и детей. И это новое зрение помогло ему осознать, что он должен быть благодарным и за то, что он обрел в разлуке с семьей. И частью нового, обретенного, была недостижимая, полная бесконечного терпения, нежная улыбка Риты.
И вот разлука осталась в прошлом. Он снова был свободен, но откуда же это чувство приговоренности к вечному одиночеству? Общение с людьми больше не приносило ему радости. Кхин убеждала, что для восстановления былых деловых связей ему нужно устраивать ужины и вечеринки. На смену Британскому гребному клубу в 1948-м пришел Союзный клуб, завсегдатаями которого были люди из правительственных кругов.
