А теперь он не смог выдержать ее взгляда и только стиснул ее ладони, будто пытаясь согреть их.
– Они схватили его, – сказал он, и признание застряло у него в горле. – Привезли сюда. Мы были вместе. Но… он был разочарованный.
Бенни чувствовал ее пристальный взгляд.
– Он… – выговорила Кхин, когда он все же решился посмотреть ей в глаза.
Бенни кивнул:
– Это я его нашел.
Она едва заметно прищурилась. И ему почудилось в ее глазах не страдание или непонимание, но смирение – или то была зависть?
Минуты шли, и словно издалека он вновь посмотрел на их руки, по-прежнему неловко сжатые. Эти руки, казалось, пытались вцепиться в трудности, с которыми они с Кхин столкнулись, пытались освободить их от чувства вины за то, что, хоть и порознь, они все же сумели прорваться через беды.
– Где сейчас дети?
– В нашем доме. В Инсейне. – Голос спокойный, но погасший и сдавленный, свидетельствующий о том, что Кхин сражена известием о самоубийстве Со Лея. – Когда я услышала, что тебя держат здесь, в Инсейне, я решила вернуться. Я не знала, безопасно ли тут. Но… об этом поговорим позже. Я нашла детей – вот что важно.
– Они были не с тобой?
Полыхнувшие глаза, казалось, молили его не спешить судить о ее прошлом. И тут же погасли.
– Я чуть не привела их сегодня… Но слишком большое потрясение и для них, и для тебя. Они рвутся повидаться с тобой, Бенни. Когда они узнали, что ты жив…
Кхин убрала руки, самообладание и привычное хладнокровие уже вернулись к ней, взяла что-то, лежащее у нее на коленях, – конверт, достала из него фотографии и разложила на столе.
– Это Молли. – Кхин показала на угрюмую крепкую девочку с ямочкой на подбородке и взглядом таким яростным, как будто она прикидывала, не броситься ли ей на камеру, схватить и съесть.
– Ей три? – Только сейчас он осознал, что улыбается сквозь слезы.
– Почти четыре. Для нее не существует ответа «нет». Сражается до последнего. И всегда знает, чего хочет. – Фотографии дали ей возможность общаться по-дружески; он расслышал в далеких окраинах ее голоса смутный ритм надрыва и облегчения. – А это… – показала Кхин на снимок двух детей, уже почти угловатых подростков, – Джонни и Грейс. – Мы привезли их в Рангун на прошлой неделе. И они все утро объясняли Хта Хта, как их правильно причесывать.
– Расскажи про них.
Он услышал, как участилось у нее дыхание, она не отрываясь смотрела на фотографии их детей, лежащие между ними.
– Джонни счастлив, что мы вернулись, он на седьмом небе от того, что может одеваться в чистое и выглаженное, что вновь может учиться «по-настоящему», как он выражается. – Она говорила, тщательно подбирая слова, будто не уверенная в их точности, и Бенни подумал, сколь официально звучит бирманский. Друг с другом они говорили по-бирмански вынужденно, но за годы, проведенные в тюрьме, он вполне освоил каренский, его незатейливую грамматику, и сейчас замысловатость ее идеально правильного бирманского резала слух, воздвигала стену между ними. – Джонни очень серьезно относится
