– Мам, это бродячие артисты? – крикнул от ворот Джонни. Он показывал на вереницу повозок, кативших по улице. – Можно посмотреть? Ну пожалуйста, мам!
– Да, мамочка! – присоединилась Грейси. – Пожалуйста!
Кхин встала, медленно подошла к воротам, остановилась рядом с Луизой, а Джонни и Грейс уже скакали по мокрой улице.
– Это похороны, мама? – спросила Луиза так спокойно, что у Кхин холодок пробежал по спине.
И только тогда Кхин разглядела то, что уже заметила девочка. На каждой повозке было три или четыре гроба.
Бубонная чума, заболевшие умирали очень быстро и мучительно. В сумерках было решено, что Хта Хта увезет детей в отдаленную деревню на равнине, в семью одной из швей, ехать туда часов восемь. А Кхин позаботится о припасах, продаст все, что удастся продать.
И вот они опять прощались: дети сидели в повозке, которую Кхин наняла на последние десять рупий, и мать целовала всех по очереди – не как целовал Бенни, целомудренно касаясь губами лба, но по-каренски, прижимаясь носом к каждой щечке и глубоко вдыхая.
– Кто же примет моего ребенка? – спросила Хта Хта, словно очнувшись, как будто лишь расставание заставило ее осознать, что из ее чрева скоро выйдет младенец.
– Вот увидишь, стоит оглянуться – и найдутся люди, готовые помочь, – успокоила ее Кхин.
Налетел порыв ветра, погонщик хлестнул лошадь, повозка тронулась.
Кхин смотрела вслед детям, силясь запечатлеть в памяти все детали. Вот Джонни обернулся, а в глазах у него отражается наступающая ночь; вот Грейси старается не смотреть на мать, прислонившись к выпуклому животу Хта Хта; вот Молли, утомленная попытками швеи успокоить ее, хнычет и тянет к матери пухлые ручки; а вот Луиза, усадившая в конце концов сестренку на свои пока детские колени. Но внезапно лицо Луизы исказилось диким страхом.
– Обещай, что все будет хорошо! – взмолилась она, перекрикивая ветер.
И, бросившись за повозкой, Кхин прокричала:
– Никогда не теряй веры!
Именно улыбка Даксворта, фальшивая и испуганная, сообщила Бенни об опале семью месяцами раньше, в апреле 1949-го, когда старый приятель явился за ним в Татон. И еще то, как он отдернул пальцы, вручая Бенни конверт, тот самый, с письмом от Ну. А потом – в самолете до Мульмейна, когда Даксворт и Бенни оказались в вынужденной физической близости, которой между ними не было с тех пор, как они сидели за одним столом у Б. Майера, – то, как Даксворт весь взмок от тревоги и попыток отстраниться. Нет, Даксворт не в фаворе, понял Бенни, совсем не в фаворе. Но вот вызвана ли немилость только тем, что он вступил в ряды Армии Бирмы после долгих лет на службе колониализму, – тут Бенни не был уверен.
