Всем этим чувствам пришел конец ранним октябрьским утром, когда они лежали вместе и Линтон вдруг взял ее за руку. Нежность этого жеста – неторопливость, с которой он перебирал ее пальцы, – напугала ее, но Линтон спрыгнул с кровати как ни в чем не бывало.
– Я приготовлю тебе что-нибудь? – спросила она.
– Санни сделает завтрак.
– Тогда просто чаю?
– Не беспокойся.
Он натянул штаны и рубашку, склонился над тазом с водой, смочил губку, быстро протер шею и лицо.
– Что-то случилось?
Она внезапно поняла: он что-то узнал – о Бенни или о Со Лее, который, возможно, воюет где-то в Дельте.
Линтон проверил, заряжен ли пистолет.
– Я хочу сказать тебе кое-что… Если до тебя дойдут слухи – о войне, обо мне, о ком угодно… не спеши верить. Доверяй только своим чувствам… И будь настороже. Если мы решим стоять на своем, эта война может продолжаться бесконечно. – Он сунул оружие в кобуру и повернулся к Кхин: – Ты должна быть мудрой. Не следует доверять каждому милому человеку, который появляется в твоей жизни.
Она не понимала, к чему он клонит, но тон его намекал, что беда неминуема и что дальше ей придется обходиться без него. И чтобы задержать его еще хоть на чуть-чуть, она встала, тут же застыдившись своей наготы и отвисшей, выкормившей четырех детей груди, которая никогда не давала ей забыть, что Линтону двадцать четыре, на четыре года меньше, чем ей. Кхин запахнула саронг, прячась от его взгляда.
– Я получил сообщение. Ничего такого, о чем тебе стоит переживать, но нас переводят в другое место, где мы нужнее.
Вот и все. Конец. И как же глупо – после всего, что она вытерпела, почти всегда в одиночку, без мужской поддержки, – как глупо, что она чувствует себя неспособной выжить без него. Впустить в свою жизнь молодого мужчину, смысл существования которого – в свободе… Оттого лишь очевиднее, насколько она слаба и зависима.
– Не сердись. – И он одарил ее одной из самых своих обаятельных улыбок.
– С чего мне сердиться?
Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать взрыв смеха. Он обнял ее, и Кхин, вновь окунувшись в силу, тепло и свет, исходившие от его кожи, позволила себе притвориться, что ошиблась, что между ними все еще будет, просто она пока не знает когда и как.
– Ты же позаботишься, да? – И улыбка в его голосе притихла. – Ты же позаботишься о детях?
– Что за вопрос! – Она хотела обругать его, но слова застряли в горле, и не себя ли она бранила.
В Билине, занимая чужое жилище, Кхин никогда не чувствовала себя дома. Воздух тут был затхлым, христианская школа отравляла детям мозги, а соседи – кучка благочестивых сплетников. Но только теперь, когда Линтон покинул ее, она стала замечать, как злобно соседи и даже ее клиентки пялятся на живот Хта Хта, как шушукаются про нее саму и Линтона, как обсуждают – по словам швей и крутильщиц сигар, – что он лишь один из многих ее любовников, а теперь, после его отъезда, у нее развязаны руки и она начнет охоту на добропорядочных окрестных мужей.
