«Мы должны похоронить господина Бхутто, — говорили они мне, полицейские начальники и военные начальники. — Покажи, где должна быть его могила». Я тоже не смог сдержать слез. «Почему вы должны его хоронить? — спросил я их. — Мы сами его похороним. Он наш».
Я попросил, чтобы мне разрешили взять людей из деревни, чтобы принести необожженный кирпич, доски, чтобы выполнить обряд, прочитать молитвы. Они разрешили взять восемь помощников.
Мы начали выполнение печальной работы, а военные и полиция тем временем окружили деревню и полностью ее отрезали от окружающего мира, блокировали каждую улочку и тропинку. Никто из деревни не мог уйти и войти никто не мог.
Ровно в восемь утра над деревней появились два военных вертолета, сели на дороге у въезда в деревню. Там уже ждала машина скорой помощи. Из одного вертолета в машину скорой помощи перегрузили гроб и повезли к кладбищу. Военный полковник указал мне на маленький домик в углу кладбища и велел всех оттуда выгнать. В домике живет пеш имам, руководитель молитвы, ухаживающий за могилами, с женой и маленькими детьми. Я указал на это полковнику, сказал, что это несправедливо, но он все равно настаивал. Потом на крышу домика влезли двадцать солдат с винтовками и взяли кладбище под прицел.
Близкие родственники должны бросить взгляд на лицо умершего. Некоторые из родственников господина Бхутто живут в Гархи рядом с кладбищем, его первая жена живет в соседней деревне Наудеро. Мне удалось переспорить начальников, и они разрешили ее пригласить. Когда она прибыла, мы открыли гроб и переложили тело на веревочные носилки, которые я принес из дома. Затем внесли в дом со стенами. Семейство соблюдает пурда, и посторонним мужчинам нельзя видеть их женщин. Но военные вопреки запрету вошли в дом, нарушив правила приличия.
Когда тело через полчаса вынесли из дома, я потребовал у полковника клятву, что совершено омовение согласно религиозным правилам и соблюдена традиционная погребальная церемония. Он поклялся, что ритуал соблюден. Я проверил, есть ли на теле каффан, бесшовный хлопковый саван, убедился, что и это условие соблюдено.
Мы все были потрясены случившимся, поэтому полностью тело не осмотрели. Да вряд ли они позволили бы нам его осматривать полностью. Но лицо покойного светилось, как жемчуг. Выглядел он так, как в шестнадцать лет выглядел. На коже никаких разноцветных пятен, синяков, глаза не выпучены, язык не вывалился, как на фотоснимках людей, которых Зия приказал повесить публично. Как требует ритуал, я повернул лицо Бхутто-сахиба на запад, в сторону Мекки. Голова его не упала набок, шея не сломана. На шее, однако, были видны черные и красные точки, как будто канцелярская печать.
