У Светы даже слегка потемнело в глазах. Мама редко повышала голос, но если она это делала – значит, всё было действительно плохо.
– Сколько он уже тут? – сурово осведомилась хозяйка квартиры. Но, увидев лоток, когтеточку и лежавшую у входа в гостиную мышку, сама ответила на свой вопрос: – Судя по всему, не первый день.
Света покосилась на Федота. Тот продолжал наблюдать за происходящим, переводя настороженный взгляд с одного человека на другого.
– Значит, так! Ты сейчас же возьмёшь его и вынесешь на улицу. И чтобы я больше…
– Нет, – услышала Света свой собственный голос, прозвучавший как-то чуждо и отрешённо.
На какое-то время в воздухе повисла пронзительная, почти звенящая тишина.
– Что-что ты сказала? – пугающе вкрадчиво переспросила Виктория Юрьевна.
Света подняла голову и посмотрела матери в лицо.
– Я сказала нет! – повторила она, вся дрожа от страха.
– Хорошо, – Виктория Юрьевна безразлично пожала плечами, – тогда я сама. – И она решительно шагнула к котёнку.
– Не смей! – вскрикнула Света и, одним плечом оттолкнув мать, а другим ударившись о дверной косяк, проскочила к пугливо привставшему Федоту. Подхватила его на руки, прижала к груди – и развернулась, вскидывая лихорадочно горящие глаза…
Что-то незаметно сдвинулось в невидимой, всепроникающей ткани мироздания, и годы один за другим побежали вспять. Света неумолимо возвращалась туда, где ей заплетали тугие косички, одевали в пёстрые платья и ругали за вечно грязные и разбитые коленки. Нет, на самом деле этих полутора десятков лет не было. Света не вырастала, не взрослела, не заканчивала школу и институт и уж тем более не собиралась выходить замуж. Она была всё той же маленькой девочкой, которая, держа в руках крохотный живой комочек, стояла перед разгневанной матерью.
…И то, что так долго загнивало в глубинах её памяти, теперь рвалось наружу и охватывало её своими холодными, скользкими щупальцами. Она снова вдыхала удушливый подъездный воздух. На неё снова давила противная тяжесть заплёванных, исписанных похабщиной и истыканных окурками стен. А в её ушах снова гремел властный голос самого родного ей человека.
Липкое, дурманящее, невозможно гадкое дежавю.
– Почему? – глухо выговорила Света. – Почему ты не разрешаешь мне его оставить? Я что, прошу чего-то сверхъестественного?
Пронять чем-либо Викторию Юрьевну Белых было непросто. Но сейчас это был как раз один из тех исключительных случаев, и она оторопело глядела то на дочь, то на перепуганного котёнка.
