. Ефрейтор Дедов, получив от прапорщика его совершенно новую форму и портупею, а также фуражку с кокардой и хромовые сапоги, особо не удивился просьбе всю амуницию начистить до крайнего блеска и погладить. Однако, выполнив распоряжение, он пришёл в крайнее изумления от последующего второго указания старшины. Тот потребовал всю эту форму одеть на себя и в солнцезащитных очках явиться в коровник, где личной острогой-трезубцем старшины, увлекающегося рыбалкой, колоть «Пикадора» в самые болезненные места, включая его главное бычье достоинство. Ефрейтор, любивший домашних животных, вначале категорически возражал, вынудив старшину раскрыть ему свой тайный замысел. Заржав, как лошадь, Дедов вечером пошёл исполнять «злодейство». Бедный бык, не узнав в ефрейторе своего второго кормильца (первый, сам прапорщик, ещё в молодости его поил из бутылки с молоком), настороженно и грозно встретил неизвестного пришельца в портупее, очках и фуражке. Дальше же началась такая экзекуция, что от рёва рассерженного и мечущегося «Пикадора», а также напуганных коров качались не только стойла, но и деревья на уссурийских сопках. Минут пять, потыкав острогой быка, ефрейтор набросил ему на голову снятую портупею, обмазанную коровьим помётом (какой позор для «производителя»!). «Пикадор» тут же зашвырнул эту гадость куда подальше — в конец прохода. Внезапно в коровник ворвался спаситель — прапорщик Штыков, и с криками прогнав ефрейтора Дедова, успокоил быка, выдав ему порцию какого-то лакомства. «Пикадор» от пережитого потом долго не мог заснуть, лишь про себя, наверное, с гневом думая: «Попался бы мне на воле тот козёл с портупеей и в очках. Уж точно в живых не оставил». Гнев его постепенно утих под грёзы благодарных воспоминаний о спасителе и кормильце старшине заставы, и он уснул.
На следующий день вернулся майор Козлов, которого уже встречал (спасибо сосед предупредил) начальник заставы капитан Сидоров, одетый в повседневную форму без портупеи и брюки на выпуск. Только заместитель начштаба с величественным видом бонзы прошёл через калитку в воротах и начал делать замечание Сидорову за непотребный вид (тот собирался в погранотряд на партконференцию), как прапорщик Штыков, спрятавшись за коровником, тихо выпустил «Пикадора» во двор. Завернув за угол, и внезапно узрев «своего вчерашнего» мучителя в очках и портупее, бык молча (крайняя степень воинственности, в том числе у собак) и грозно помчался с налитыми кровью глазами на майора Козлова. Тот, опешив от неожиданности, забыв о своей высокой должности и нормах приличия (не до жиру, быть бы живу), стремглав попытался сигануть через забор. Однако или от страха оцепенев, или от физической слабости, задержался на верху, и, заполучив мощнейший удар под зад, свалился вниз под копыта «Пикадора». Проревев что-то восторженное, бык поддал лежащего ещё раз, сорвав и намотав себе на рожки его портупею с кобурой и пистолетом ПМ. Пытаясь освободиться от запутавшихся на голове ремней, «Пикадор» пару раз трахнул портупеей об забор, как вдруг раздался выстрел. То ли девятый патрон находился в стволе, то ли ещё какая закавыка вышла, но факт есть факт. Вылетевшая пуля пробила забор рядом с головой майора Козлова, который уже прощался с жизнью, впервые увидев не только бодающегося, но и стреляющего по нему из пистолета быка. Самого «Пикадора» от трескучего и резкого звука выстрела охватил временный ужас, вызванный воспоминаниями о вечно пьяном пастухе его стада, который, громко щёлкая вначале кнутом по земле, а затем обжигал его ударом по крупу. У быка сработал природный защитный рефлекс под народным названием «медвежья болезнь от испуга» и он обдал лежачего заместителя начштаба мощной струёй мочи из своего «брандспойта», а сзади извёрг огромную коровью лепёшку. Брызги её напрочь испачкали ранее сиявшие сапоги Козлова.
