асфальт настоящего.
Впервые Литвинова открыто дерзнула занять место на «Олимпе бессмертных», когда смело и с любопытством расспрашивала легендарных советских актрис — Татьяну Самойлову, Нонну Мордюкову, Веру Васильеву, Татьяну Окуневскую, Лидию Смирнову — о смысле прожитой в кино жизни. Режиссера и интервьюера Литвинову интересовали не столько величие и различие биографий собеседниц. Сверхзадача фильма с двусмысленным названием «Нет смерти для меня» была иной: вписать свой зародившийся «миф» в достойный контекст, который смог бы питать его, как вода питает все молодое, живое и полное амбиций для дальнейшего роста. Играть по законам режиссуры Киры Муратовой ей было уже недостаточно. Замах Литвиновой оказался куда больше: попробовать восстановить прерванную связь с «большой историей», где экранные дивы казались бессмертными. Только позже стало понятно: в том маленьком документальном фильме, показанном на Берлинале, Литвинова также исследовала женское увядание, старение красоты, что в разговоре с Владимиром Познером назвала страшной несправедливостью. Но на фоне стареющих актрис ее молодость тогда сияла ярким блеском. Такой, как она — белокурой, красивой, артифицированной, ироничной, — больше не было. И для нее, казалось, не существовало смерти.
Ее актрисы — настрадавшиеся, испытавшие горечь и боль и изрядно намучившиеся от специфической доли «звезд советского кино», — никак не светились бессмертием. Наоборот, задушевными «бабскими» разговорами про любовь, кино и печали они несли земное тепло и человечность, а не бессмертие. «Богини экрана здесь больше не живут», — помню, подумала я после просмотра картины. Тогда Рената Литвинова твердила финальное заклинание: «Нет смерти для меня», еще выдававшее ее растерянность перед очевидным фактом реальности, который не смогли скрыть ни костюмеры, ни гримеры, ни осветители, ни оператор фильма. «Что вам больше всего не нравится в вашей внешности?» — за год до этого пытал Литвинову «вопросник Пруста» в журнале «Киносценарии».
«Способность стариться и смертность», — отвечала она. Первый самостоятельный режиссерский проект Ренаты неожиданно показал, что именно ее тогда взволновало: старость и смерть настигают не только все живое и красивое, перед ними печально бессильны и те, кого зрители считают богинями. Альтернативой физической смерти было предложено эстетство, по принципу: нет смерти для искусства.
Литвинова на раннем этапе творчества предъявила свою завороженность смертью, что в том числе было замечено Муратовой, иронично превратившей Лину-Литвинову в образ костлявой гостьи с косой в одном из эпизодов «Настройщика» (2004). Во втором режиссерском фильме «Последняя сказка Риты» (2012), собравшем в российском прокате $490 тысяч при бюджете $200 тысяч, Литвинова виртуозно сыграла служащую морга Неубивко, несущую смерть влюбленной и больной Рите Готье, диктующую протокол последних дней жизни своей «жертвы» и, таким образом, представшую в двух ипостасях —
