О масках стоит сказать отдельно. Протестующие феминистские художницы в масках известны еще со времен американских Guerilla Girls 161, в 1980-е годы осаждавших галереи и музеи современного искусства в Нью-Йорке с целью обратить внимание на ничтожно малое количество женщин-художников в мире арт-истеблишмента. Маски горилл и черные платья не только позволяли им выразить анонимный коллективный протест, но и вели прицельный огонь по сексизму и гламуризации общества, усилиями индустрии красоты требующих от женщины статуса секс-символов. Неоновые балаклавы Pussy Riot, цветовой генезис которых усматривался в альтернативных модных коллекциях Андрея Бартенева поздних 1980-х, также позволяли им действовать анонимно, но отсылали и к глобальной комике-культуре (вроде «Человека-паука»), и к самому широкому применению балаклав, которые носят танкисты, сноубордисты, пожарники, спецназ и др. Сочетание разноцветных платьев и балаклав в условиях традиционной российской нелюбви к ярким и пестрым цветам давало неповторимый эффект уличной яркости и эпатажной наступательности, которые в эстетическом плане задавали игровое и модное измерение уличному политическому протесту. Благодаря Pussy Riot Москва не только обретала свой феминистский язык и стиль, но и противопоставляла себя разодетым в дорогие бренды маскулинным секс-иконам. Неудивительно, что интернет моментально сделал киберактивных Pussy Riot своими селебретис.
Pussy, как их подает фильм Pussy versus Putin, — молодая и задорная оппозиция власти, Путину, унылому мракобесию и маразму, скуке и бездарности непонятно куда ушедшего времени. Их молодость, остроумие и панк-хулиганство составляют выгодный контраст геронтологическому образу власти, представленной серыми полицейскими мундирами и ищущими сенсации журналистами. Еще Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер в своей работе «Культурная индустрия. Просвещение как массовый обман» 162 отмечали, что развитие радио, кино, телевидения массово производят пассивных «слушателей», а не участников, потворствуют несвободе. Культурная индустрия куда слабее и находится в зависимости от более сильных индустрий: сталь, нефть, электричество, химическая промышленность. В российском случае — это нефть и газ. Находящийся в экономической подчиненности кинематограф в принципе трудно считать искусством, он в первую очередь инструмент, который используется для производства определенной идеологии, моделей поведения, стиля. Безбюджетный self-financed 163 Pussy versus Putin — конечно, тоже предельно идеологичный фильм, но, созданный (п)артизанским способом, он взывает к жизнетворчеству и риску. Авторы фильма даже и не предполагали изначально, что будут его делать. Их участие в акциях феминистской панк-группы способствовало накоплению материала, а киноманифест сложился постфактум. Идеология фильма — это идеология оппозиции, которая позволяет рассматривать девушек из Pussy Riot не только как феминистских художников, но и как творческий голос протестного движения своей эпохи. Что фиксируется и в фильме, где девушки отбиваются от полиции на улице Москвы вместе с другими протестующими. Неудивительно, учитывая жесткость власти по отношению к оппозиции и зависимость бизнеса, что фильму не нашлось место для показа ни в одном российском кинотеатре. Между тем он становился предметом острых дискуссий в американских Бард-колледже и Оберлин-колледже, где интерес к Pussy Riot и к цели их атаки — Владимиру Путину — очень силен. Видимо, неслучайно оппозиционная журналистка Маша Гессен!64 является автором англоязычных книг и о Pussy Riot, и о Путине 165. Отсутствие в России площадок (клубных или фестивальных) для показа фильма говорит о подлинном отношении власти к оппозиции и о жестких способах лишить ее своего голоса и публичного пространства.
