Джентльмен еще развивал музыкальную тему, которая все кружилась, и кружилась, и кружилась вокруг себя самой, подобно штопору, который крутят на столе, и отнюдь не приближалась к концу, когда показалась Хэриет. Увидав ее, он поднялся и остался стоять со шляпой в руке.
— Вы опять пришли, сэр! — сказала она, запинаясь.
— Я осмелился это сделать,— ответил он.— Не можете ли вы уделить мне пять минут?
После недолгих колебаний она открыла дверь и впустила его в маленькую гостиную. Джентльмен уселся там напротив нее, придвинул свой стул к столу и сказал голосом, вполне соответствовавшим его внешности, и с обаятельным простодушием:
— Мисс Хэриет, вы не можете быть гордой. В тот день, когда я зашел сюда, вы дали мне понять, что вы горды. Простите, если я скажу, что я смотрел вам в лицо, когда вы это говорили, и оно противоречило вашим словам. И снова я смотрю вам в лицо,— добавил он, ласково коснувшись ее руки,— и оно противоречит им все больше и больше.
Она была слегка смущена и взволнована и ничего не могла ответвить.
— Ваше лицо — зеркало правдивости и кротости,— сказал посетитель.— Простите, что я доверился ему и вернулся.
Тон, каким были сказаны эти слова, делал их совершенно непохожими на комплимент. Тон был такой чистосердечный, серьезный, сдержанный и искренний, что она наклонила голову, как будто хотела и поблагодарить его и признать его искренность.
— Разница лет,— сказал джентльмен,— и честность моих намерений дают, полагаю я, право говорить откровенно. И я это делаю; потому-то вы и видите меня вторично.
— Бывает особая гордость, сэр,— помолчав, отозвалась она,— или то, что может быть принято за гордость, но и действительности это просто чувство долга. Надеюсь, всякая другая гордость мне чужда.
— А гордость собой? — спросил он.
— И гордость собой.
— Но… простите...— нерешительно начал джентльмен.— А что вы скажете о вашем брате Джоне?
— Я горжусь его любовью,— сказала Хэриет, глядя в упор на своего гостя и мгновенно меняя тон; хотя он оставался по-прежнему сдержанным и спокойным, но была в нем глубокая, страстная серьезность, благодаря которой даже дрожащий голос свидетельствовал о ее твердости.— И горжусь им! Сэр, вы, который каким-то образом узнали историю его жизни и повторили ее мне, когда были здесь в последний раз…
— Только для того, чтобы завоевать ваше доверие,— перебил джентльмен.— Ради бога, не подумайте…
— Я уверена,— сказала она,— что вы заговорили о ней с добрым и похвальным намерением. В этом я совершенно уверена.
