— Галина Михайловна, ваши показания мы будем проверять, учтите это. Кстати, а почему на работе вы отпросились в поликлинику? Мы ведь повестки выдаем — оправдательный документ?
— Проверяйте преступников, а не меня, — Сватко вскинула голову, глаза сузились, щеки запылали ярче, — а на работе ни к чему знать, где я бываю. Ваша повестка мне не нужна.
— А с Любарской вы знакомы?
— С Любарской? — переспросила она и тут же ответила: — Конечно. Мы встречались. И здесь, и в суде. Причем неоднократно, — добавила с некоторым ехидством.
— Только здесь и в суде?
Красивое лицо скривилось:
— Это имеет значение?
— Да.
— Моя личная жизнь вне вашей компетенции.
— До определенных пределов, Галина Михайловна, только до определенных пределов, — спокойно ответила я, — пока она не затрагивает общественных интересов и не вступает в конфликт с законом.
Такие выпады мне приходилось отражать довольно часто. Личная жизнь. Интересное понятие… Сколько порою укрывается за этим ненаказанного зла и другой гадости. Мне не раз доводилось перетряхивать то, что только называлось личной жизнью, а было на самом деле либо причиной, либо следствием преступлений.
— Ну, знаете! — возмутилась Сватко. — Похоже, я на вас пожалуюсь.
— Ваше право, — согласилась я. — Но прошу ответить на мой вопрос.
— Вы знаете, где работает Любарская? — спросила Сватко.
— Знаю, она заведует аптекой.
— Тогда вы должны знать, что к ней многие обращаются за лекарствами. Я не исключение.
— И других отношений между вами не было?
— Нет, — отрезала она. — Я могу идти?
Сватко подчеркнуто внимательно прочла протокол, энергично расписалась и, сухо простившись, ушла.
Я вынуждена была признать, что контакта не получилось, ничего нового к делу не прибавилось. Если не считать впечатления, что Сватко не совсем искренна.
В плане нашей работы по делу я сделала дописку: "Капитану Волне выяснить связи Сватко”. Кого-то эта женщина все же скрывала.
Любарская не появлялась. До конца рабочего дня время еще было, и я позвонила в аптеку. Ответила мне сама Любарская. Услышав, кто и почему ее беспокоит, стала торопливо извиняться. Важное совещание, срочная работа — все было в этом извинении и, наконец, прозвучало главное:
— Я думала, можно обойтись и без меня.
— Но к вам, тоже имеются дополнительные вопросы.
— Какие вопросы? — в голосе Любарской слышался откровенный испуг.
— И все же вам придется явиться на допрос, — строго сказала я.
Любарская замолчала, слышно было лишь ее дыхание, потом попросила:
