В колхозе он работал мало, говорил, что ухаживает за женой, но ухаживала Талька, а он все лето жил в саду, в шалаше. Каждого, кто осмеливался перелезть через плетень, встречал соляным зарядом из ружья. Перед самой войной он однажды так угостил Мишку в мягкое место, что друг мой потом целый день просидел в реке, вымачивая из ранок соль. Больше других мальчишек Исай Егорович не любил Мишку. И мы догадывались почему. Мы слышали от взрослых, что в молодости Исай хотел жениться на красавице Поле, Мишкиной матери, но она ему отказала. Говорят, Исай долго жил один, потом привез из далекой станицы свою теперешнюю жену. Родив Тальку, она заболела, и Исай стал еще злее к людям.
Мы мстили Тальке за ее отца, мстили зло и постоянно. В школе сажали в ее портфель лягушек, вечером, подкараулив ее на улице, пугали мертвецами. Делается это проще простого: из тыквы удаляется мякоть, на коре долбятся зубы, глазницы, остается только дождаться темноты, чтобы вставить в тыкву зажженный карманный фонарик, — и пугай кого хочешь…
Много разных обид причиняли мы Тальке. Но отцу она никогда не жаловалась, даже не плакала, когда ее колошматили. Всего один раз видел я Талькины слезы. Это произошло в школе. Тогда собирали для фронта подарки, и каждый принес кто что мог: пуховые варежки, кусок свиного сала, сумку сухой вишни. Лишь Талька ничего не принесла.
— У вас, Клочкова, значит, ничего для фронта не нашлось? — спросила ее учительница.
Талька поднялась из-за парты и стояла, потупившись.
— Так ничего и не нашлось? — повторила учительница.
Плечи Тальки задрожали, и на черную парту часто, как дождины, закапали слезы. Но мы ее не жалели.
— У-у, жадина!
— Сад вон какой…
— Может, они за немцев?
Мы не выбирали выражений, мы бросали ей в лицо самые обидные слова, которые знали.
И эту ненавистную всем Тальку нам с Мишкой однажды стало жалко…
По станице прошел слух, будто у Голого яра утонул немецкий самолет. Вроде бы летчик перепутал ночью реку со своим аэродромом. Мы с Мишкой решили найти этот самолет. Друг убедил меня, что без самолета жить нам никак нельзя.
Мы шли на реку, и Мишка расписывал, как все пацаны будут завидовать нам, когда мы улетим на фронт.
— Самолет-то немецкий, свои же и собьют нас, — высказал я опасение.
Мишка на минуту растерялся и потер пятерней затылок. Но тут же конопатое лицо засияло:
— Мы нарисуем звезды! А кресты замажем…
— А кто будет рулить? — спросил я.
— Фу, хитрость! — Мишка махнул рукой. — На тракторе мы ездили? А у самолета такие же рычаги. Заведем и… — Мишка раскинул руки и помчался по дороге. Я побежал следом.
