— Дик, нельзя, — погрозил Дягилев и коротко приказал: — Ко мне! — Овчарка послушно подошла, и он погладил ее голову с прижатыми вздрагивающими ушами.
— Твой Дик волнуется не меньше, чем ты, — заметила Люба.
— Видать, для него не так-то просто стерпеть человеческую руку, — сказал Дягилев задумчиво, — однако, что же мы с ним будем делать?
Сын беспокойно взглянул на отца.
— Пусть поживет с нами, — сказал он.
— А дальше? Вернемся с ним в город?
— Тогда лучше прогнать сразу, — огорченно вздохнула Люба, — не прикармливать и не приучать.
— Черт возьми! Вот что значит испытать счастье, — в сердцах сказал Дягилев, — прямо нелегкая меня дернула кинуть палку. И ведь мы все были счастливы, когда собака принесла ее назад.
— Пусть поживет с нами, — повторил сын.
Дягилев молча погладил Дика, и опять у пса задрожали прижатые к голове уши.
— Как будто у этой собаки есть душа, — смятенно сказал Дягилев, — вот и попробуй, оттолкни.
— Не надо ее кормить — и она сама уйдет, — смотря в сторону, сказала Люба.
— Ты не будешь, так наши ребята накормят ее тайком, — возразил Дягилев.
— Я уже подумал об этом, — сказал, улыбнувшись, сын.
— Не один такой умный, — щелкнула его по носу сестра.
— Придется нам переносить стоянку на тот берег, — решительно подвел итог Дягилев, — только устроились — и надо же такому приключиться. Ты, Люба, покорми Дика, а как нахлынут к нам сюда туристы, найду лодку и переедем. — Он потрепал за ушами пса. — Вот так-то, Дик. Видать, на роду тебе написано быть одиноким. Прибьешься в лесу к волчьей стае, станешь волком и забудешь о людях.
Пес положил голову на вытянутые лапы и закрыл глаза.
8
Он привык встречать своего хозяина около автобусной остановки. За несколько лет своей жизни пес научился караулить, не обнаруживая своего присутствия, иначе люди, ожидавшие автобус, начинали нервничать и воздух вокруг них становился отравлен боязнью, страхом. Этот стойкий запах возбуждал его, поднимал дыбом шерсть на загривке, заставлял рычать и обнажать мощные клыки. В него бросали камнями, палками, гнали с проклятьями прочь с остановки.
Он пятился, его душила ярость от панического, безотчетного страха, что исходил от окружавших, бесившихся людей. И тогда, выбрав самого сильного из них, он кидался к нему и опрокидывал на землю, с великим трудом сдерживаясь, чтобы не впиться в горло.
Рвать зубами людей не разрешал хозяин.
Однажды, когда псу еще было только три лета и он спал в саду ночью, скрипнула калитка, мелькнула меж деревьями тень и пропала под окнами уснувшего дома. Он выждал, когда человек вернулся обратно, и бросился на него, сразу сбил с ног и лентами спустил с него одежду, люто искусал ему руки и ноги, порвал одно ухо, но жилку, пульсирующую на шее, не тронул, располосовал спину и прижал вора лицом к земле.
