— В крови, — повторил летчик, и зрачки его расширились.
Костя опустил глаза и поднес шлем с водой к губам командира.
— Ты разве не слышишь? Машина в крови, — напряженно сказал Дягилев. — Это кровь фашистов, Костя, — лицо его дрогнуло, когда он пил и косился на самолет.
В серых глазах командира не было и тени безумия или бредового тумана. Они смотрели ясно и жестко. И Сорокин сказал, отвернувшись:
— …На бреющем гоняли пехоту. Шли в метре от земли. Кого могли, достали…
Дягилев не слышал, что говорил стрелок, беспокойно переминавшийся с ноги на ногу, с бледным, как полотно, лицом. Летчик со стоном обнял руками свою забинтованную голову, до дрожи в сердце вспомнив, как гитлеровские самолеты утюжили забитые беженцами дороги и крылья у стервятников были забрызганы кровью. Они возвращались окровавленными на свои аэродромы.
Это он видел.
— Ты, Костя, не бледней, смотри! — хрипло проговорил Дягилев с мукой, проведя ладонью по глазам. На четвертый день войны он, лежа в кювете, стрелял из ручного пулемета — в безумной жажде свалить хоть одного стервятника, но фашистские самолеты проносились невредимыми и с каждым разом их днища и крылья становились красней. Теперь Дягилев знал, что это не был оптический обман и самое багровое солнце так не могло окрасить смертоносные машины.
7
Перед рассветом Люба внезапно проснулась.
Ее разбудил настойчивый шорох, и она замерла, услыша, как за стенкой палатки шуршал полиэтиленовый пакет, куда с вечера были упакованы сосиски и вымытые миски.
Она подумала о страшной большой собаке, что прибежала на их стоянку, выискивая себе еду. Люба увидела ее у леса, когда они с рюкзаками сошли с автобуса и потянулись гуськом по тропинке вдоль хлебного поля.
Пшеничное море волновал ветер, и оттого оно загоралось то голубым, то нежно-зеленым, то шафранным светом.
Первым собаку заметил Дягилев. Он ее окликнул.
Собака насторожилась, затем прыгнула в пшеницу и пропала, а они еще несколько минут говорили про нее, удивляясь ее стати, силе и грации.
Об этой одинокой собаке подумала, проснувшись, Люба.
Она не испугалась и не стала будить мужа, быстро отыскав в головах рюкзак с едой и отрезав кусок колбасы, неслышно развязала шнуровку у входа палатки и глянула в щелочку.
Да, это была та самая собака.
Мощная, поджарая, с свалявшейся черной шерстью (с сединой на боках), с тяжелой волчьей головой — она рвала зубами прозрачный пакет, и миски звенели, но ни муж, ни дети не проснулись.
