— Так что ж она не придет в церковь?
— Не встает с постели, сэр. Уже десять лет как овдовела.
— Увы, боюсь, я не взял с собой ни облаток, ни вина…
Роуз снова коснулась его локтя, расстегнула свое мешковатое коричневое пальто, порылась во внутреннем кармане и вытащила черный хлопковый мешочек, стянутый шнурком. Потом развязала завязки и показала ему содержимое: облатки для причастия и заткнутую пробкой полпинтовую фляжку. Удивленный и почему-то пристыженный, Фэйрфакс взял у нее мешочек.
— Спасибо, Роуз. Как тебя зовут, дитя мое?
— Элис, преподобный отец.
— Что ж, Элис, веди нас.
Они двинулись следом за девушкой через двор, и Фэйрфакс приготовился исполнять свой долг: «призирать сирот и вдов в их скорбях и хранить себя неоскверненным от мира…»[13] Скопление лачуг, между тем, было куда более протяженным, чем ему показалось вначале. Один двор плавно перетекал в другой, а тот — в третий. Многочисленные струйки дыма, поднимавшиеся над соломенными крышами, говорили о том, что поселение своими размерами едва ли не превосходило деревню. Тонкие стены, беленные известью, были сложены в основном из саманника — смеси глины, соломы и гравия. Такие лачуги давали кров значительной части человечества. Они прошли мимо мужчины с ножом, который обстругивал палку. Фэйрфакс на мгновение почувствовал себя неуютно при мысли об опасностях, которые могли подстерегать его в таком гиблом месте, но потом вспомнил, что взять с него нечего, кроме молитвенника и поношенной сутаны старого священника.
К дверному косяку был привязан тощий пес с запавшими боками. При виде чужаков он с рычанием рванулся вперед, натянув веревку и вскинувшись на задние лапы. Девушка, не обращая на него внимания, зашла внутрь, Фэйрфакс и Роуз последовали за ней. Чтобы не удариться о низкую притолоку, ему пришлось пригнуть голову. Внутри жилище оказалось точной копией предыдущего: такое же темное, устланное соломой. Перед остывшим очагом на боку лежала свинья с присосавшимися к ней детенышами. Приставная лестница вела на второй этаж.
— Она лежит там, наверху?
— Да, преподобный отец.
— Как зовут твою мать, Элис?
— Матильда Шоркум, сэр.
— Кто за ней ходит?
— Я, сэр.
— В одиночку?
— Да, сэр.
— Что же, больше никакой родни у вас нет?
— Всех моих братьев забрали в армию, сэр, воевать с Северным Халифатом.
— Они храбрые ребята, я уверен, — ободряюще кивнул Фэйрфакс.
Война эта шла всю его жизнь и много столетий до его рождения, во всяком случае, так говорили: постоянная, странно далекая. Периоды затишья перемежались леденящими кровь рассказами о жутких зверствах, которые вызывали всплеск народного возмущения, после чего военные действия начинались заново. Заключались они главным образом в несении скучной гарнизонной службы на далекой заставе где-то в йоркширской глуши. Однако участники регулярных карательных рейдов, совершаемых, чтобы держать исламистский анклав под контролем, рисковали быть взятыми в плен и обезглавленными, и все подобные случаи правительство непременно предавало огласке.
