...Князь Борис только что окончил молитву, которую всегда возносил к богу по случаю счастливого пробуждения от послеобеденного сна, когда ему сообщили о прибытии боярина Якуна Ратибора. Князь торопливо провел обеими ладонями по лицу — вместо умывания, перекрестился и велел боярину войти.
Боярин явился с вестями о своем минском походе. Рассказывал подробно, откуда какие сошлись под Дрютеском воеводы и князья, во что были одеты и как вооружены, сколько каждый привел оружных людей, как неласково друг о друге отзывались и как ссорились при дележе рабов, скота, драгоценностей.
Обычно немногословный, боярин на этот раз говорил, говорил, говорил — лишь бы князь молчал. Потому что ведь может князь спросить, сколько ценностей и рабов добыл себе в том походе Якун. И хоть Якун давно научился умело обманывать князя — это было едва ли не главным его талантом, — все же лучше бы князь не проявлял ненужного любопытства.
Когда боярину показалось, что внимание князя достаточно усыплено, он неожиданно сообщил:
— Требует Великий князь Мстислав помощи от нас против шкоды половецкой.
— Требует! — недовольно пробурчал Борис. — Требует. А сколько воинов мой брат Давид, князь витебский, пошлет ему?
— Нисколько. Брат твой Давид помысел держит на тебя походом идти.
— А в Минске кто сейчас княжит вместо брата моего Глеба?
— Три его сына за стол отца спорят. Кто одолеет — одному богу ведомо.
— Так и я никого не пошлю Киеву, — заключил Борис. — Половцы от нас далеко, не достанут, а князь Давид под боком.
— Снова прогневим Великого князя, — притворяясь озабоченным, сказал боярин, в душе однако довольный решением Бориса: вести войско в Киев пришлось бы ему, Якуну.
— На мне гнев его будет, не на тебе, — отрезал князь, в который раз поправляя боярина, слишком часто забывавшего, что он не соправитель Бориса, а его слуга.
— Вестимо, князь, вестимо!.. — Боярин поклонился, шагнул к двери. Тут князь вспомнил, ради чего терпеливо выслушивал утомительные подробности о закончившейся войне.
— А мастер Иоанн жив ли? — остановил он боярина.
— Жив, привез его, — спохватился тот. — Еле отыскал. С жонкой бродил среди пепла Минска. Глядючи на развалины тамошнего храма, плакал, дурень, — улыбнулся боярин.
— Так пришли его сюда.
...Не успел Иоанн отлежаться в землянке, которую Феврония вырыла на месте их сгоревшего дома, еще не сгладились на его запястьях рубцы от ремней и не отдохнули ноги после долгой дороги, а уже вспомнил о нем князь. Иоанн знал, ради чего.
