— Могу, княже, да есть у тебя довольно для того работных людей, — с достоинством ответил Иоанн. — Тогда уж отпусти. Не единым Полоцком Русь ныне славна.
Он стоял перед князем прямо, подняв большую голову с отброшенными назад волосами. Так не стояли перед Борисом даже послы соседей-князей. Всех посетителей Борис принимал сидя, дабы не показывать своего уродства, — был он ростом невелик, еще и заметно сутул, ноги имел кривые. А тут поднялся, шагнул к Иоанну, с любопытством глянул в его голубые глаза, словно вобравшие в себя отражение всех просторов Руси, по которым он так долго скитался. Князь был нравом тих, спокоен. Тихо и произнес:
— Еще не все я сказал. Разберешь и псарню... А на их месте новые поставишь, каменные, — поторопился он добавить, видя, как нетерпеливо дрогнули губы Иоанна.
Иоанн с поклоном удалился, но не ушел совсем, как предполагал князь, а из прихожей вернулся с изумительной красоты игрушечным храмом из щепы и поставил его на столе. Храм венчался шлемовидным куполом, имел боковый пятигранный выступ, прикрытый полукуполом. У князя загорелись глаза. Если такую игрушку да из бронзы — будет всем князьям на зависть. Он открыл дверцу. Внутреннее пространство храма имело форму расчлененного шестью столпами куба, справа к которому примыкала пониженная часть с хорами.
— Откуда привез? — отрывисто спросил Борис, не отрывая взгляда от игрушки.
— Сам делал...
— Ты?.. А где видел подобное?
— Нигде... из головы...
— Ты?.. Из головы? — Голос у Бориса дрогнул. Задрожали и колени. Боже, как ты милостив к твоему рабу, нежданно послав ему такого чудесного умельца, думал Борис. Какое это счастье — иметь подобного мастера, которого можно ведь никогда не отпускать.
— Ты?.. Из головы? — все еще словно не верил Борис. — А для чего?
Борис давно искал случая прославить свое имя. В бранном деле он счастия не ведал, сколько ни приходилось воевать. Пробовал кормить нищих и одаривать гостей. Нищие умирали, гости исчезали. Слава про щедроты Бориса быстро забывалась. А насмешливое прозвище «Луконогий», данное ему братьями в детстве, живо поныне, вышло даже за пределы княжества. Пешком бы в Иерусалим пройти на удивление и зависть всем насмешникам — ноги слабы. Новый бы серебряный колокол повесить на святой Софии — там уже есть такой. В конце концов Борис заказал своему придворному ювелиру Богше крест из чистого золота, велев украсить его сотней драгоценных камней. Кто смеется над уродством Бориса — умрет, прозвище забудется потомками, а крестом будут люди любоваться до самого второго пришествия. Одного не решил пока Борис: где повесить крест — в домашней ли молельне, во храме ли Софийском, или в ином месте? И вдруг этот мастер- строитель. Зачем, действительно, Борису украшать своим крестом храм, построенный другим?
