– А это не так?
– Ни в коем случае. Просто драгоценности и меха здесь не играют роли.
Усы-сабли дрогнули в довольной ухмылке.
– Пре-вос-ход-но! Значит, негодяй – кто-то из домочадцев или гостей покойного сенатора. Немедленно возвращайтесь туда и посадите его на крючок!..
Поликарпов с достоинством поклонился, окрик раздался, когда до двери оставалось рукой подать.
– Вот ещё что. Обязательно допросите Милорадовича! И не забудьте отметить сие в протоколе.
Сыщик мягко, точно отъевшийся кот, развернулся на каблуках, взметнул холёную бровь. Товарищ министра сухонько рассмеялся, указательный перст скрючился в призывно-заговорщическом жесте.
Приблизившись к рабочему столу, Антон Никодимович взглянул на протягиваемый документ. Безликий канцелярский почерк складывался в чудовищное послание:
«Моё намерение неподвижно и освящено покойным моим благодетелем и государем. Твоего предложения прибыть скорее в Петербург я не могу принять и предваряю тебя, что удалюсь ещё дальше, если всё не устроится в согласность воле покойного нашего государя».
Подпись отсутствовала, но она и не требовалась. Строчки могли принадлежать только…
– Константин Павлович отрёкся?!
– Точно так-с, голуба. Как видите, мне состряпали точный списочек. Отсель простирается настоящая Россия! Генерал-губернатор более не в зените. Потому и настаиваю на его допросе.
Капля холодного пота скользнула по спине, трясущаяся рука выудила из нагрудного кармана платок, лоб пошёл испариной. Не от перспективы конфликта с нынешним владыкой столицы: в конце концов, он всего лишь подозреваемый. Дух захватывали грядущие перемены…
– После занесите бумаги в приёмную, оставлю визу. Так сказать, не в службу, а в дружбу!..
Филарета Милостивого, среда, вечер
После заката метель стихла, фонари выхватывали из темноты голубоватые сугробы, парковые скамьи нахлобучили пушистые шапки, легкий ветерок просеивал с ветвей ледяную муку. По занесенным тропкам фланировала чистая публика, бородатые извозчики – единственные представители народа в этой части Петербурга. Куда ни ткни – всюду дома превосходительств и сиятельств, таблички на чугунных оградах бахвалились именами купцов и государственных деятелей.
Держась освещенного пространства, по дорожке брели двое: коренастый господин при изящных усиках и лаковой трости и длинный, точно кавалергардская пика, обладатель клетчатого макинтоша с пелериной. Второй неутомимо месил снег, торя стежку для первого.
