А через три года Сергей Андреевич вышел из кабинета заведующего районо. Он аккуратно прикрыл за собою дверь с соответствующей табличкой, мысленно похвалил себя, что не хлопнул этой дверью изо всей силы, и увидел в приемной двух пожилых учителей. Одного из них он знал.
— Привет, — обрадовался тот, — как живем-поживаем?
— Хорошо, но, как вы, Иван Кузьмич, говорите, никто не завидует. Вы к заведующему?
— Да, брат, отвоевались, пора вот на пенсию.
— Давайте, давайте. До свидания.
— Счастливо, счастливо.
Сергею Андреевичу не хотелось расспросов, разговоров, и он быстро ушел, оставив в недоумении своего старого знакомого, которому раньше он всегда давал возможность по-стариковски выговориться.
— Кто это? — спросил другой, когда Сергей Андреевич вышел.
— Неплохой парень, физкультуру тоже ведет, по соседству, в Лесковке. Приехал по распределению биологом, а часы раздали, кому перед пенсией, кому просто добавили. Знаешь, биология, зайцы там, лягушки разные — не математика, любой возьмет. А он все добивается своих часов. Вроде, я слыхал, даже увольняется.
— А сколько у него?
— Да с физкультурой за полторы, но он говорит — мне хоть голую ставку, только чтоб по специальности.
— Чудак, ему физкультура еще легче.
— Молодой. Музей там подумал делать, помещение требует. А какое в Лесковке помещение, там классов не хватает. А так неплохой парень. Но молодой. Жизни не понимает.
— Жизнь, ее только к концу и поймешь.
— Это, брат, да, только к концу
* * *
Сергей Андреевич зашел в магазин, купил продуктов и с переполненной сумкой и сеткой отправился на автовокзал.
Вокзал был новый, типовой. Стеклянные окна-витрины, стеклянные, тяжелые, в металле двери. У самых дверей на высокой тумбе-урне сидел старик в черном, с чужого плеча, ношеном пиджаке. Из-под брюк, помятых и свалявшихся, виднелось белое нижнее белье с завязками. Старик жевал корку хлеба, а потом, прожевав, продолжал механически шамкать беззубым ртом. Мимо него входили и выходили люди; когда открывалась дверь, то мутно видимые через стекло дверей скамейки с пассажирами вдруг становились четкими в свете ламп дневного света. Скамейки были переполнены — толстенная баба с красным мясистым лицом, несколько мужиков в фуфайках и кирзовых сапогах, множество вещей — сумок, сеток; женщина с ребенком лет трех, и рядом ходил еще мальчик лет шести. Несколько молодых парней. И среди всего этого сидела молоденькая девушка, словно впервые сюда попавшая, в вязаной мохеровой шапочке, осеннем пальто и туфельках, поставив модную маленькую женскую сумочку на колени.
