Осада мельницы | страница 2
Мы, участники новой страшной, жестокой войны, навязанной человечеству немецким фашизмом, с особенной глубиной сознаем всю духовную красоту и величавое благородство героев «Осады мельницы». Мы полны благодарности великому французскому писателю-демократу запечатлевшему вечное проклятие человечества подлым немецким насильникам и сумевшему с такой поэзией, с такой реалистической мощью изваять героические фигуры народных патриотов, духовные потомки которых и ныне борются против немецких поработителей своей родины — побежденной, но не покорившейся.
Ю. ДАНИЛИН
ОСАДА МЕЛЬНИЦЫ
ГЛАВА I
В тот прекрасный летний вечер на мельнице дядюшки Мерлье было большое торжество. На дворе в ожидании гостей стояло три стола, составленных в длину. Вся округа знала, что в этот день должно состояться обручение Франсуазы, дочери Мерлье, с Домиником, парнем, который слыл бездельником, но был так хорош собой, что все женщины на три лье[1] в округе заглядывались на него.
Мельница дядюшки Мерлье была поистине отрадным уголком. Она стояла как раз в середине деревни Рокрёз, там, где столбовая дорога делает поворот. Вся деревня состоит из одной единственной улицы с двумя рядами домишек по сторонам; но тут, у поворота, расстилаются луга, и ряды высоких деревьев вдоль берега Морели покрывают низину великолепной тенью. Во всей Лотарингии не найти уголка восхитительней. Справа и слева отлогие холмы заросли густыми вековыми лесами, закрывающими горизонт целым морем зелени, а к югу простирается долина, сказочно плодородная, — без конца и края тянутся поля, разделенные живою изгородью. Но особенная прелесть Рокрёза это прохлада, царящая в этом зеленеющем заповеднике даже в самые знойные июльские и августовские дни. Морель берет начало в Ганьийских лесах и словно заимствует прохладу у листвы, под которой течет на протяжении многих лье; она несет с собою невнятный ропот и тень лесов, студеную и задумчивую. И не от нее одной здесь прохладно: множество ручейков поет под сенью леса, на каждом шагу пробиваются родники; когда идешь по узким тропинкам, то словно чувствуешь у себя под ногами подпочвенные озера: они проступают сквозь мох и пользуются малейшей скважиной у подножья ствола, расселиной скалы, чтобы излиться наружу прозрачным ключом. Рокочущие голоса этих потоков так многочисленны и громки, что заглушают пение снегирей. Ты словно в заколдованном саду, где повсюду струятся водопады.
Луга, расположенные ниже, затоплены водой. Гигантские каштаны отбрасывают черную тень. Длинные вереницы тополей окаймляют лужайки шелестящей завесой. Две аллеи огромных платанов тянутся через поля к старинному замку Ганьи, превратившемуся ныне в развалины. На этой беспрестанно орошаемой земле трава достигает непомерной высоты. Это как бы цветник между двух лесистых холмов, но цветник естественный, где газоном являются луга, а деревья-великаны образуют огромные клумбы. В полдень, когда солнце светит отвесно, тени принимают синие оттенки, разогретые травы спят на припеке, а под листвой попрежнему проносится ледяное дуновенье.