И побрёл исполнять поручение «аспида». Он направился в новый посёлок, но не застал в избе Ермака Тимофеевича. У встретившегося с ним Ивана Кольца он узнал, что атаман куда-то отлучился из посёлка, и неизвестно, когда вернётся.
— А на что он тебе надобен? — спросил Иван Кольцо.
— Попрощаться было пришёл к нему.
— Попрощаться?
Яков рассказал Ивану о том, что едет гонцом в Москву с грамоткою от Семёна Аникича к боярину Обноскову.
— Что же, добрый путь… Кланяйся от нас Москве-матушке. Не видать нам её теремов высоких, — заметил Иван Кольцо.
Он в то время не думал, что ему не только придётся видеть Москву, но даже быть принятым в Москве с честью.
Ровно через час Яков был снова на пустыре, куда вскорости прибежала и Домаша. Он сообщил ей о невозможности исполнить её поручения из-за отсутствия Ермака.
— Куда же он запропастился? Ведь сегодня ещё был у Семёна Аникича…
— Я у самого есаула спрашивал, у Ивана Ивановича. Отлучился, говорит, а куда — нам неведомо, неведомо, и скоро ли вернётся…
— Эка напасть какая! — сказала Домаша.
— Я в том, голубушка, не причинен…
— Я и не говорю, а только обидно очень. Ты уедешь, мне не через кого будет доведаться. Но что же поделаешь? На нет и суда нет… Прощай. Счастливый путь!
И, несмотря на то что он не исполнил её поручения, она всё-таки несколько раз крепко поцеловала его. На глазах обоих блестели слёзы.
Её слёзы были ему лучшим утешением в предстоящей разлуке.
— Вот где ты, Ермак Тимофеевич! — воскликнул Яков, спустившись тихо на коне в овраг и неожиданно увидав перед собой выскочившего из чащи леса и схватившего за узду его лошадь Ермака.
— Яков! — произнёс атаман упавшим голосом, не выпуская из левой руки поводьев, но машинально опустив правую руку, в которой был крепко зажат огромный нож.
— Что это ты, Ермак Тимофеевич, словно опять по разбойному делу на дорогу вышел? — заметил Яков.
— По разбойному и есть, — глухо сказал Ермак. — Слезай, дело есть, всё равно живым не уедешь далеко…
— Окстись! В уме ли ты? — ответил гонец Строганова. — Разве ты меня не знаешь?
— Знаю, как не знать!.. Может, с тобой мы и так поладим, без душегубства обойдёмся. Не тебя мне извести надобно, а гонца, что на Москву едет с грамотой…
— Да я и есть этот гонец.
— Я тому непричинен.
— В толк не возьму твоей речи, Ермак Тимофеевич, — продолжал недоумевать Яков.
— Да ты слезай, говорю. Всё поймёшь… Коли в единоборство со мной вступить вздумаешь, всё равно надо будет спешиться, потому коня твоего я прирежу, мигом по горлу полосну его, — уже тоном угрозы сказал Ермак и даже поднял нож, как бы намереваясь привести угрозу в немедленное исполнение.
