— Мало их, — сказал Луциан, на креслице поерзавши. И живот обеими руками накрыл.
— А те, что есть, служить не хотят, — Гурцеев всегда-то верно все понимал. И вздохнул тяжко. — Избаловалися.
Луциан ничего говорить не стал.
Его Прекраса когда-то крепко обижалась, что ей яблоньку пересадить не позволили. Все хотела на то место какую-то иную поставить, магами подаренную. Дескать, и яблоки с нее сладки, что мед, и сами золотые, и вовсе. А он не позволил.
Ругались.
Та, золотая, в саду место нашла. Яблоки и правду сладкие, но… не такие, что ли? Луциан одного разу испробовал, то после долго еще не мог от этой вот сладости отделаться.
…а может…
Взгляд его остановился на яблоках. Кто его знает, сколь эта магия для человека вредна? Но нет… это Прекраса магические яблоки жаловала. А Никанор знал, что государь-батюшка обыкновенные предпочитает.
— Мой-то старшенький… как есть, надо пороть было, — Гурцеев шапку-то все же снял, и шубу расстегнул, скинул ворохом мехов драгоценных. Утер рукавом испарину. — Ничего не хочет. Ни службу нести, ни делами семейными заниматься… думал, подрастет, будет помощь. А он… одни приятели на уме. Пьянки. Игры эти… запретил бы ты их, что ли?
— А толку-то? — Луциан рукой махнул.
Запретить — дело недолгое. Но кто ж этого запрета послушает? Напротив. Станут тайком собираться, сперва для игр, а там сойдутся с людишками дурными, то и хуже нынешнего выйдет.
— Пятьсот рублей проиграл, — пожаловался Гурцеев. — Как донесли. А мню, что и поболе… на службе не показывается. А коль и показывается, то лишь затем, чтоб в долг взять. Про границу и слышать не желает. А ведь силы-то немалой!
Луциан лишь головой покачал. Посочувствовал даже. И порадовался тишком, что его старшенький к играм особого пристрастия не выказывает. И в дела вникает со всею старательностью. Вона, со школами он подсказал.
Разумник.
Одно что жениться не желает, хотя пора бы… нет, и молодшенькие нехуже, разумники немалые, пусть и годами молоды, но видно, что подрастут — будут помощниками брату в делах его.
Святогор силен, даром, что осемнадцатый годок пошел только, да дядьки на него не нахвалятся. Грозен царевич, умел, что с копьем, что с луком, что с плетью огненною. А клинок в руках его песню поет.
Мирослав, пусть и мало брата слабее, да больше к книжной науке склонен. К своим тринадцати уж семь языков выучил…
…и Авдеюшка, пусть и самый молодшенький, но за старшими тянется.
Корабли вот мастерить наладился, пусть из досочек, но такие, что дядьки старшие диву даются. Мастера, коих к царевичу приставили по просьбе его, говорят, что руки у него золотые… не в руках дело. Решил, что, как вырастет, так по самому южному морю пойдет, до края мира и страны Хинь, из которой возят слоновью кость драгоценную и многие иные товары.
