- Разумеется.
- Обдумайте все, обдумайте еще раз, два раза, три раза. Мой полет дело рискованное и опасное Решайте сами!
Он предупреждающе поднял руку.
- Приходите ко мне послезавтра или через три дня, - сказал он. - За это время вы можете получить все нужные вам сведения об аэростате и техническом оснащении экспедиции. Получите их либо у меня, либо у господина Стриндберга. Или же у этого скептика, доктора Экхольма. Но непременно продумайте все основательно. Вы должны отчетливо понимать, на что идете. И отчетливо понимать, что вы свободный человек и ваше решение есть решение свободного человека.
- В котором часу можно прийти послезавтра? - спросил я.
- "Нью-Йорк геральд", - продолжал Андре, - большая американская газета, она принадлежит Джемсу Гордоку Беннету младшему, сыну Джемса Гордона старшего.
- Это не тот ли, - сказал я, - который послал Стенли в глухие дебри Африки?
- Он предложил мне сто тысяч шведских крон, если я возьму третьим сотрудника его газеты. Сто тысяч крон. Если сложить вместе все, что уже потрачено на экспедицию, включая стоимость аэростата, эллинга, проезд на Шпицберген и обратно, не будет и ста тридцати тысяч. Я ничего не имею против американцев, скорее даже уважаю их энергию и технические достижения. Но экипаж шведского полярного аэростата, разумеется, должен быть шведским. И я послал Джемсу Гордону Беннету учтивый отказ.
Помолчав, Андре продолжал.
- Во время моего первого полета вместе с этим бесподобным итальянским норвежцем Франческо Четти я наблюдал за самим собой. Я ни секунды не колебался, перед тем как заявил о своем желании принять участие. Я не ощущал никакой нервозности до старта, только обычное, нормальное волнение, которое человек всегда испытывает, когда его ждет что-то новое и важное. Поэтому я решил провести самонаблюдение. Мне хотелось выяснить, боюсь я или нет. Этот полет я считаю первым. Правда, в Брюсселе, на выставке, я поднимался на гигантском шаре Жиффара. Но то был привязной аэростат, который осторожно пускали на небольшую высоту, если ветер был не очень сильный Аэростат Жиффара был рассчитан на двадцать пять тысяч кубических метров водорода, в пять раз больше моего полярного шара. И в гондоле было человек сорок - сорок пять, в том числе много женщин. Да, так вот: во время перелета с Четти четыре года назад я проследил за собой. Это было в августе. Дул слабый западный ветер. Шар был небольшой, от силы пятьсот кубических метров. Отпустили чалки, и мы пошли вверх. Собралась большая толпа. Помню обращенные вверх лица, как они быстро уменьшались, пока совсем не пропали. Я контролировал себя. И убедился, что дышу спокойно. У меня не было сухости во рту, я не потел под мышками. Мы поднимались все выше. Я перегнулся через край гондолы и увидел Стокгольм - улицы, площади, дома, острова, мосты и проливы. При этом у меня нисколько не кружилась голова. В моем сознании не было и намека на страх. И однако, не исключено, что я все-таки боялся. Я обнаружил, что в начале подъема ухватился руками за два из шести или восьми стропов, словно опасался, что они лопнут и гондола полетит вниз, а я тогда удержусь за стропы. У меня пальцы побелели, так крепко я держался. Мышцы рук были судорожно напряжены. Четти тоже следил за мной. Когда мы по показаниям далеко не надежного барометра достигли шестисот метров, Четти сказал. "Господин главный инженер очень спокоен, это зловещее спокойствие". Он прекрасно говорил по-норвежски, если не считать итальянского акцента. Эти артисты воздуха, эти аэронавты-дельцы привыкли считать, что их пассажиры должны быть поражены ужасом. Я с виду был вполне спокоен и уравновешен. Словом, я разочаровал Франчеоко Четти.
