За Аню, как ему казалось, он боролся несколько лет, и это ему нравилось: он видел в ней силу и независимость. Ему нравилось, как они жили, чувствовал себя при ней свободным человеком, не очень-то уж обремененным семейными обязанностями, их стычки всегда кончались согласием. Аня могла дать и дельный совет. У них всегда находилась рабочая тема, которую можно было обсудить; все шло по четкому, точно определенному пути, и вдруг…
Однажды у них в институте Виталий слушал лекцию психолога, тот как раз говорил, что подлинные чувства могут возникнуть лишь под влиянием разумного, причем бросил при этом довольно эффектную фразу: когда, мол, говорят, что страсть сильнее рассудка и не подчиняется ему, то нужно бы добавлять: если рассудок слаб. Виталий был с этим согласен, хотя в аудитории и возник довольно острый спор. Да черт с ним, с лектором, не в этом дело. То, что он похаживал к этой белобрысой кошке, не переходило границ мужской шалости, и если уж так случилось, что Аня засекла его, то вполне достаточно было бы его раскаяния, если уж идти по линии разумного.
Сначала он подумал: Аня решила его проучить, чтобы потом крепко держать в руках, он поверил в это; конечно же, Ане нужно было укрепить свои позиции, а если она сдастся сразу, то мало что выиграет.
Первые серьезные сомнения у него появились после того, как к нему домой пришла мать, навещавшая Аню. Она села за стол и заплакала навзрыд, так что сотрясалось все ее грузное тело. Виталий никогда не видел мать плачущей, а тут она не просто плакала, а рыдала; испугавшись, он сбегал на кухню, принес воды, мать выпила весь стакан и, не вытирая черных потеков от крашеных ресниц, зло посмотрела на него.
— Ты редкий идиот, — сказала она. — Ты потерял женщину… единственную женщину, которая подходила тебе. А меня лишил такой радости, как Славик.
— Но мама… — начал было Виталий.
— Молчи, свинья! — прикрикнула Клавдия Никифоровна. — Я знаю все, что ты можешь мне сказать. Да, да, да! Черт возьми, все не без греха. Но только кретины, как ты, так глупо попадаются. Ты прожил с Аней почти четыре года и ничего в ней не понял. Такие, как она, решают один раз. У них второго раза не бывает. Ты мог бы играть в свои игры где угодно и не трепать языком, чтоб об этом знал весь институт. Это азбучная истина. Ты пренебрег азбукой, стараясь шагать в ногу с веком, сразу ухватился за высшую математику. У тебя пробелы в образовании и в воспитании. Вот что я упустила… Мне противно на тебя смотреть.
