— Что случилось? — Она спросила мягко, спокойно, как всегда спрашивала, когда у Алексея происходили неприятности в школе.
— Это правда, что ты только сестра моей матери?
Она не отняла пальцев от щек, ответила сразу, не меняя интонации:
— Правда.
— Почему ты молчала об этом? — злость выплеснулась из него, прорвалась в голосе, ведь Алексей настроил себя: мать будет запираться или попытается уйти от разговора, а она повела себя так, словно речь шла о чем-то обычном.
— Ты раньше не спрашивал.
— А теперь спросил, да?!
— Только голоса не повышай. Я тебе этого не позволю.
— Но я имею право…
— Имеешь! — жестко перебила она. — На правду все имеют право, но при этом не надо забывать о своих обязанностях.
— И о чем я забываю?
— Сейчас — о вежливости. Но это между прочим. Если же ты хочешь знать, как все было на самом деле много лет назад, то я тебе расскажу. Но только сначала я бы выпила чаю. Надеюсь, ты не забыл его поставить?
Конечно, Алексей забыл; он сидел в темноте, ждал ее, и злость мешалась в нем с обидой, но теперь от ее откровенности и от того, что видел ее, как всегда, собранной, деловитой и вместе с тем со странной печалью в глазах, которая вызывала в нем жалость, он успокоился, пошел на кухню, включил газовую плиту.
— Я переоденусь и приду! — крикнула она ему вслед.
Лишь позднее, когда прошел месяц, а может быть, и больше, Алексей вспомнил, что мать вышла на кухню в том же джерсовом костюме, в котором вернулась из института, и вот тогда он наконец сообразил, каких усилий стоило ей это спокойствие, как много стояло за ним, может быть, весь опыт ее тяжелой сорокатрехлетней жизни и еще вся ее воля. Она села за стол напротив него, обхватила пальцами горячий стакан, — наверное, все-таки у нее мерзли руки, — не отводила глаз, смотрела прямо, и под этим взглядом он чувствовал себя совсем мальчишкой, а не здоровым парнем, вымахавшим на две головы выше ее. Ему хотелось притулиться к плечу матери, чтобы избежать опасности, — так случалось с ним, когда он был маленьким, а она рассказывала ему о своих скитаниях или о страшной войне, но сейчас Алексей не мог не смотреть в глаза матери.
— Я расскажу тебе все, что случилось. Никто не собирался тебя обманывать. Но всему свое время.
Она рассказывала неторопливо, стараясь быть бесстрастной; говорила о своей сестре Нине, о том, как Петр Валдайский женился на ней, как ушел на войну, как вернулся и что случилось после; она никого не обеляла и не очерняла; она рассказывала, как отец, став начальником, цеха, еще чувствовал себя не производственником, а военным, таким, каким он был на войне, и это привело к чудовищной беде, как его судили и как умерла Нина. По мере того как длился рассказ матери, в Алексее все более и более укреплялся страх поверить, что женщина, сидящая напротив него, не мать, а только тетка, и он твердо ощущал: если поверит и примет это, то потеряет ее, а ему не по силам такая потеря…
