— Вот и держат за горло, — подытожил банкир. — Потому как вампиры. А свои яйца откладывают, между прочим, в России, так что имейте в виду…
Я сказал, что при таком раскладе не очень понятно, чем вообще мы отличаемся друг от друга.
— У вас десять лет был Ельцин. Сейчас его модно ругать. А ведь он дал вам столько свободы, сколько вы смогли проглотить. Кроме того… Прикинь, что Россией рулят не питерские, не свердловские даже, а весьегонские. То есть в Кремле, соответственно, заправляют — директор бани, председатель райсобеса, тещи, шурины, кумовья… — Сделав эффектную паузу, банкир продекламировал: — Узок круг этих доверенных лиц. Страшно далеки они от современных методов управления…
Сошлись на том, что данный вариант, увеличенный до российских масштабов, смахивает на фантасмагорию. А в Белоруссии фантасмагория стала былью. То есть не просто реальностью, а реальностью, беременной от батьки эпической силой. Действительностью, порождающей былины о его изумительной деятельности, саги о соратниках, легенды о супостатах. Строительство одной только библиотеки имени Франциска Скорины обросло таким количеством мифов, что хватит на несколько пирамид. А возведение горнолыжного курорта? А неутомимая борьба с пригревшимся на привокзальной площади трехглавым Змеем-Макдоналдычем? — Геракл с его двенадцатью подвигами отдыхает.
Хорошо, что страна небольшая, много дров не наломаешь при всем желании. Такую страну можно взять и на семейный подряд: ограниченность территории повышает управляемость на порядок. Иными словами, органичность пространства сама по себе “лечит” власть на предмет вменяемости. Вот на чем, между прочим, настаивали все мои собеседники: вам в России неведомо, что такое цельность и органичность пространства. А мы за пятнадцать лет независимости очень даже прочувствовали и заценили, поскольку власть, в отличие от пространства, величина переменная. В конце концов, батька уйдет, а страна и народ останутся.
Это мне русским языком было сказано. Неоднократно.
Врастание в пространство собственной обретенной страны — процесс интимный и массовый одновременно. Он захватывает отнюдь не только элиту. Это волнующий, приподнято-приятный процесс необратимых подвижек в коллективном и индивидуальном сознании. Его можно сравнить с тотальным переселением из коммуналок в собственные квартиры. От бытовых проблем, семейных неурядиц и даже тоски по прошлому такое переселение не страхует, но что-то я не припомню, чтобы люди добровольно возвращались из собственных квартир в коммуналки. Так не бывает.
