В субботу ровно в два часа Андрей заглянул в учительскую. Там были почти все учителя. Они что-то шумно обсуждали, и Андрей решил подождать. Минут через 20 вышла русичка с пылающим лицом и, не взглянув на него, проплыла к выходу. Вслед за ней вышел историк и так хлопнул дверью, что посыпалась штукатурка. Андрей выждал какое-то время и заглянул опять, и на этот раз учитель черчения его заметил.
Они зашли в пустой класс, устроились за столом и начали вдвоем разбирать содержимое папки. Учитель откладывал некоторые рисунки отдельно, потом смотрел их еще раз и уже из них откладывал некоторые в сторону.
— Я хочу показать их одному своему знакомому художнику. Ты не будешь против?
— Нет… Возьмите, конечно…
— Я их тебе верну после каникул, идет?
— Идет…
— Ты еще не думал, куда пойдешь после школы?
— В армию, наверное.
— Нет, я имею в виду другое. Будешь ли ты учиться дальше…
— Не знаю, я об этом не думал.
— А ты все-таки попробуй в Суриковское. Хотя… Ладно, там видно будет. Эти я беру. Отдыхай.
Каникулы прошли, третья четверть стала разматываться очень быстро, учитель молчал насчет рисунков, и Андрей втайне изнывал от неизвестности. Где-то уже перед весенними каникулами чертежник вернул Андрею рисунки и сказал:
— Ты уж извини, что так получилось. У моего друга с сыном несчастье… Погиб в Афганистане.
Страшная воронка с названием «Интернациональный долг» росла, ширилась, набирала силу, втягивая в себя жизни и калеча судьбы.
Больше никто не проявил интерес к Андрейкиным рисункам, а сам он не умел, да и никогда бы не стал никому навязываться, выгадывать что-то для себя.
По деревенским меркам Натаха считалась уже перестарком — двадцать шестой годочек пошел. Ей так хотелось, чтобы с деревней было покончено навсегда, однако новоиспеченные родственники тоже были выходцами из глубинки, и Натаха попала из огня да в полымя. Втайне они считали, что сын мог бы найти кого и помоложе. Кто его знает, чего на девку до сих пор никто не позарился… Может, дефект какой имеет тайный или гулящая какая была там, у себя. Одним словом, встретили ее не сказать чтобы в штыки, но смотрели косо. Особенно свекровь приглядывалась да принюхивалась.
Сначала Наталья делала все, чтобы угодить свекрови: готовила, стирала, убиралась, шила, вязала, таскала из заводской столовой, где она работала на раздаче, то кусок сливочного масла, то котлеты, то выпечку, в общем, рвалась изо всех сил и никак не могла понять, что, зарабатывая себе очки, она тем самым отбирала их у старой хозяйки дома. Свекровь же по-умному никогда напрямую не лезла в их семейную жизнь, не поучала, не делала замечаний, но просто иной раз молча, на виду у сына демонстративно снимала постиранное сношкой белье и заново перестирывала его, или переглаживала рубашки, или перемывала за ней посуду, или недоедала приготовленный ею борщ. Александр отмечал это про себя и потом делал жене замечания:
