Мама теперь уже не укладывала его. Она, с тех пор как на прошлый Новый год Мишаня ушел от них, все время брала на дом халтурку. Вот и сегодня она будет чертить допоздна, что-то приговаривая и время от времени чертыхаясь.
* * *
— Итак, с домашним заданием Блаженный не справился.
Аристарх Сергеевич помолчал, разглядывая рисунок.
— А ведь ты пытался меня обмануть, Блаженный. — Во второй раз он произнес Андрейкину фамилию как-то нараспев, с нотками недоброй иронии и сожаления, отчего она приобрела конкретный смысл: дурачок.
И если до сих пор ребята в классе не задумывались над этимологией его фамилии, то теперь смысл ее был представлен им во всей его очевидности, Блаженный-дурачок был преподнесен им абсолютно недвусмысленно.
— Итак, рассмотрим неопровержимые улики. Вот здесь, вот здесь, вот здесь… стерто. Тэкс… Кое-где подчищено бритовкой. Ну что же, что же… Талант подчищать документы у тебя определенно есть. Вопрос: во благо ли? Во благо ли? Ставлю я тебе два… Нет, единицу. Кол. За обман. За преступление против правды. — Аристарх Сергеевич гордо поднял голову и театрально оглядел притихший класс. — И все-таки я дам тебе возможность все исправить. К следующему уроку ты сделаешь то, что должен был сделать к этому.
К следующему уроку Андрейка перерисовал злосчастную вазу так, как хотел Аристарх Сергеевич. Он сделал хороший рисунок, учел все замечания и убрал подсолнухи. Он старался изо всех сил, потому что, когда в бой идут такие категории, как правда и преступление, дело становится нешуточным.
Как могло такое случиться, что он забыл папку дома, Андрейка и сам не понимал, но это случилось. И когда он сказал об этом онемевшими от волнения губами Аристарху Сергеевичу, тот понимающе покивал головой, помолчал несколько секунд, умело выдерживая паузу, и потом принял решение:
— Я допускаю, что ты выполнил домашнее задание. Как говорится, не пойман — не вор. Ну, а раз у тебя не с чем работать, значит, работать на уроке ты не собираешься.
Класс зашелестел бумагой, и к Андрейке протянулись сразу несколько выдранных из альбомов листов. Но Аристарх Сергеевич величавым жестом остановил детский благородный порыв.
— Подойди к доске, Блаженный. Не с этой. Встань с той стороны. Постой и подумай. Я полагаю, тебе есть о чем подумать. А мы все, все остальные, начнем работать.
Первые минуты стоять было как-то позорно. Ребята поглядывали на него, перешептывались, и он физически ощущал исходящие от них легкие волны сочувствия и тяжелые волны любопытства. Но постепенно острота момента сошла на нет, и все увлеклись рисованием.
