Я плачу, но в то же время я полон надежды. Возможно? Возможно!»
«Двадцать третье июня.
Честерфилд теряет терпение. Я вижу это. Я вижу ЕЕ, вижу ЕГО. Его Кони и Ладьи патрулируют лес. Я слышу хрип их дыхания, хруст их шагов по земле.
Их сердца бьются так быстро, будто барабанная дробь, заставляющая содрогаться землю. Но я не выхожу, а Сент-Беррингтон они захватить не могут. Никто не выйдет на улицу. Никто из нас не будет играть, и этим я также заставляю вас остановиться.
Остановка – это хорошо. Неподвижность лучше смерти. Вот что я говорю себе. Что я говорю им всем.
Мне хотелось бы верить с такой же силой, с какой они действуют».
«Двадцать четвертое июня.
Идет непрерывный дождь. Дождь и ветер сильно сотрясают стены Сент-Беррингтона, гневно вонзают в него зубы.
Когда я закрываю глаза и прислушиваюсь, мне кажется, что я слышу, как они взывают ко мне. Они что-то говорят, что-то поют. Это колдовство? Мне все равно. Я не уступлю.
Я чувствую себя усталым и одновременно неспокойным. Мои мысли кружат в голове, будто бегут, ни на секунду не останавливаясь. И я слышу их голоса. Не понимаю, что они говорят, но я слышу их шепот, и я боюсь этого».
«Тридцатое июня.
Я в порядке.
Просто легкая лихорадка».
«Третье июля.
Мне не лучше. Лихорадка бушует в моем теле, грозя разорвать его на части. Я пытаюсь уснуть, перекатываюсь с одной стороны кровати на другую, но не могу… не могу… Голоса становятся громче. Они смеются надо мной, издеваются надо мной… А я? Я кричу! Чувствую, как у меня закипает мозг. От нестерпимого зуда я чешусь, но боль не исчезает.
Они смеются надо мной, они смеются так громко. Пусть они остановятся!»
«Восьмое июля.
Они так громко смеются. Пусть они остановятся! Они смеются надо мной. Они так громко смеются. Пусть они остановятся!
Пусть они остановятся! Пусть они остановятся! Пусть они остановятся!
Я знаю, что вы говорите. Я, наконец, услышал. А теперь уже я стал тем, кто смеется. Я смеюсь и смеюсь, и смеюсь. Это так просто. Почему я не видел этого раньше?
Я должен это сделать… Когда Честерфилд доберется до нас, они не найдут ничего, что можно уничтожить. Нет, голоса правы. Я – Король! Я! Я! Я!
Я хоть и не спасу их, но искуплю. Тогда им по крайней мере не нужно будет больше бояться.
Почему я понял это так поздно?
Я смеюсь. Я смеюсь. Я смеюсь.
И Раб поет вместе со мной. Раб освободит нас всех.
До этого времени на нас будет заклятье. На нас всех.
Голос поет, и я пою с ним:
Нет у Раба знака и цвета,
