Превыше всего на свете Иван любил детей. Но судьба обошлась с ним несправедливо, наградив одним-единственным ребенком. Надо ли говорить, что он души не чаял в дочке своей Сашеньке, которая уродилась в мать, унаследовав от нее красоту и не очень стойкое здоровье. В детстве Саша часто болела, и Иван ночами напролет просиживал у ее кроватки.
Уходя в сорок первом на фронт, Иван плакал. Не смерть ему была страшна, страшно было оставить жену и дочь одних. «Марьюшка, — говорил он жене, — ты как-нибудь соберись с силами, вытерпи. Если уж совсем невмоготу будет, попроси людей, они помогут…»
В огне и аду передовой — под бомбежкой и артобстрелом, перед смертельной атакой — неверующий Иван молился богу. Он просил сохранить ему жизнь — ради жены и дочери, только ради них. Потом, когда-нибудь потом он готов был принять за это любую муку.
Чудо свершилось: пройдя всю войну, Иван остался жив. Демобилизовался он осенью сорок пятого. Долго, бесконечно долго — из самой Германии, из Берлина — вез его поезд. Минуты казались часами, часы — днями. Измученный ожиданием встречи с женой и дочерью, он на случайных попутках добрался до райцентра, и тут его терпение окончательно иссякло: шесть оставшихся до деревни верст — в грязь и бездорожье — он бежал бегом.
Жена постарела за четыре года разлуки, и только огромные глаза сияли радостью: дождалась!.. Дочь выросла, ходила уже в шестой класс и немного стеснялась, обнимая отца при встрече.
— Ну вот, мои хорошие, я и вернулся, — объявил Иван, уже сидя за столом. — Теперь заживем!..
Поначалу представлялось: уж коль война позади, теперь все нипочем. Оказалось — не так. Сорок шестой выдался гибельным, свирепое солнце выпило из земли все соки, урожай сгорел на корню. Черным признаком замаячил голод. Нужно было любой ценой сохранить корову — без нее беда. Иван не знал ни сна, ни отдыха. Все, что выросло на приусадебном участке, он выкосил до травинки. Прикинул: заготовленного сена хватит на месяц, от силы на полтора. Тогда он взял серп и ночами стал ходить на болото. Он жал осоку и ужищами таскал ее к себе на гумно. Хорошо — болота подступали к самой Комаровке.
За всю зиму Иван ни разу не наелся досыта, но духом не падал. Подкладывая лучшие куски жене, дочери, он даже шутил: «Ешьте, ешьте, а я сыт работой».
Многие сверстницы Саши в то трудное время бросили учебу, устроились на работу. Дочери Иван сказал: «Будешь кончать десятилетку. Учеба у тебя идет, учись…» И Саша училась — брала и способностями, и прилежанием.
